Выбрать главу

Маркус сегодня был в клубе, где собирались пожилые мужчины, для того чтобы важничать друг перед другом и делать вид, что они до сих пор имеют какое-то влияние в обществе. Зубной врач Луц спал сейчас в одной постели со своей женой. В конце недели он всегда исполнял свой супружеский долг, хотя, вероятно, думал при этом обо мне. Он обожал молодость и красоту и испытывал отвращение к отвислой груди супруги. Правда, она родила ему двоих детей, и за это он был благодарен ей, однако уважение и страсть — два разных чувства. Мужчины — неверные, безмозглые, ненадежные существа, которые никогда полностью не принадлежат нам и которых мы никогда до конца не поймем.

Но Коэн представлялся мне исключением из правил, потому что я любила его. Любовь все видит по-своему. Она — самый совершенный и самый недолговечный самообман из всех возможных. Когда мы проезжали мимо Эшенхаймской башни, таксист сказал мне, что порой, щадя здоровье жены, пользуется услугами проституток. Это звучало очень мило, но в сущности было гадко. Ложь помогает людям завуалировать несовершенство отношений.

Я вышла в западной части города у дома, где снимала комнату. Водитель не взял с меня денег за поездку как с коллеги по профессии, и я дала ему десять марок чаевых. Было еще довольно рано, и мне не хотелось подниматься в свое убогое жилище, бедность которого вызывала у меня отвращение.

Когда я вошла в пивную под названием «Последняя инстанция», у меня возникло чувство, будто я проникла в закрытое тайное общество. Когда попадаешь с улицы в прокуренное, пропахшее пивом помещение, всегда ощущаешь себя незваным гостем, на которого с любопытством смотрят все присутствующие. На мгновение смолкает многоголосый шум, чтобы потом возобновиться с новой силой. Посетители постепенно отворачиваются от тебя и снова возвращаются к прерванному разговору. А когда ты наконец подходишь к стойке и садишься на табурет, то окончательно сливаешься с целым, становишься его частью и в то же время сохраняешь одиночество. Мне нравится входить в незнакомые пивные и встречать в них враждебный прием. Искать общества и в то же время избегать его — в этом таится притягательное противоречие.

— Маленькую кружку светлого, пожалуйста.

Стоявший у крана хозяин бросил на меня подозрительный взгляд. Его не радовало появление в пивной незнакомки. Во всяком случае, он не счел это достаточным поводом, чтобы улыбнуться или убрать полную окурков пепельницу. Лежавшие под стеклянным колпаком рубленые котлеты выглядели неаппетитно. Мне хотелось есть и пить. Хозяин пивной положил передо мной подставку под кружку, сделал на ней пометку и поставил на нее пиво. Я ловила на себе косые взгляды соседей, до моего слуха доносились обрывки разговоров и заказы. На витрине за стойкой стояли бутылки с крепкими алкогольными напитками. Марки виски, которое предпочитал Пауль, среди них не было. На двери, ведущей в кухню, висели вымпелы футбольных клубов и веселые изречения, свидетельствовавшие о присущем хозяину пивной чувстве юмора и здравомыслии. Здесь осушали кружки и изливали душу. Все как обычно. Разговоры велись о деньгах, женщинах, мужчинах, детях, работе, футболе, проклятой политике. О том, что Германия стала чемпионом мира по футболу. О Никсоне, ушедшем в отставку из-за Уотергейта. О бомбе в Бейруте, о том, что во Франкфурте все же можно жить. Еще пива, Ханнес!

Диалект не украшал речь посетителей пивной. Я почувствовала, как чье-то бедро прижалось к моему. Оторвав взгляд от кружки с пивом, я увидела рядом женщину, которая пила водку из высокого стакана для воды. Одинокие пьяницы, просиживающие в пивных, не любят, когда на них смотрят в упор. Слишком пристальное внимание к своей личности они расценивают как агрессию или как сексуальное домогательство, что, по сути, одно и то же.

Другие просто опрокидывают стаканчик и находят в этом удовольствие. Когда же пью я, то весь мир, ухмыляясь, исчезает на глазах. Он гибнет. А я живу еще целую минуту. В этом я вижу цель жизни.

Я вспомнила Генриха, боксера, который любил подобные пивные, потому что в них человек чувствует себя более значительным на фоне уродливой обстановки и не таким одиноким в своем одиночестве. Генрих знал Брехта, потому что Брехт восхищался боксерами и описывал их в своих произведениях. Он следил за чемпионатами мира по боксу начиная с 1891 года, когда боксерские поединки длились пятьдесят и даже семьдесят раундов и заканчивались нокаутом. Он знал всех двенадцать чемпионов мира от Боба Фицсимонса до Микки Уокера. Да, Брехт любил бокс, а меня любил боксер. Однако наш поединок был остановлен в первом же раунде. Если бы я встречалась со своими соперниками на ринге, Геральд непременно победил бы меня, Пауля я отправила бы в нокаут, а Луц и Маркус продолжали бы биться, не подозревая, что у них нет никаких шансов победить.