— На металлоштамповочном была забастовка, они и расклеили по всей территории завода о правах рабочих.
— Ну, и…
— И ничего. Рабочим повысили расценки, забастовка кончилась, а наших взяли. Фима получил семь и три, а Лешка, Павлик и Андрей — по пять и три ссылки. Вот и все.
Александр спросил глухо:
— Открытый был суд? Ты была?
— Нет, закрытый. Но все знают — они не признали себя виновными и ни о чем не просили. Но… Но ты не должен чувствовать себя виноватым. Подумай, ты ведь все-таки старался там спасать жизни. Ты же их спасал!
Александр откинулся на стуле, дал голове сползти безвольно на плечо:
— Слабое утешение. Есть другое. Я должен тебе это сказать, раз ты согласилась меня любить. Я не уверен, был бы ли я с ними сегодня. Подожди, послушай. Раньше, в том нашем мире, я власть не любил, я ее презирал, а себя любил. Я был готов сделать то, что подсказывает мне совесть, и идти под нож. Теперь я власть эту ненавижу, а себя перестал любить. Теперь я не смогу пойти просто так под нож. Теперь мне нужно другое. Что — не знаю…
Александр посмотрел с надеждой:
— Ты думаешь, когда они вернутся, они меня поймут? Поймут они меня? Не осудят?
Она прижала его голову к своей груди, стала гладить по волосам и, серьезно сомневаясь в искренности своих слов, приговаривать:
— Поймут. Поймут и простят.
1985 г.