Хотя, тоже умение немалое для нашего усохшего взвода.
Команду восьмой роты возглавил сам её командующий, старший лейтенант Контио. Он отвел своих людей в угол и распределил по северной стене.
Дубин, Мазыкин и Левин заняли нишу во втором ярусе с одной бойницей.
Делать было нечего, наблюдать — наблюдали, оно и интересно — напротив, километрах в пяти, белели стены кишлака. У одной из стен сидели пять стариков, будто срисованные из Белого Солнца Пустыни.
— Здорово, отцы, давно здесь сидим? — первым сострил Мазыкин.
— Ага. И чё они ответили, не помню? — Левин передал косяк Дубину.
— А ничё. — Дубин ответил, и потянул второй раз. — Динамит нашёлся. Сухов динамит нашёл.
Разговор кончился не начавшись. Страшные свисты разорвали тишину и упали белыми взрывами. Между крепостью и кишлаком встала стена. Гаубицы били кучно. Дубин прильнул к бойнице, но, на самом деле, ему хотелось убежать в сорняки и зарыться в землю. И не мог сдвинуться, завороженный. Это было страшно, особенно звук низколетящих снарядов, и затягивало одновременно. Он представил, что было бы, если бы артиллеристы промахнулись в их сторону. Косяк действовал безотказно, но теперь не в кайф, а в шугняк. Страх был даже всепоглощающий, но и завлекал как воронка в себя. Заставлял от себя испытывать удовольствие. Страх. Кайф. Ноги налились свинцом. Взрывы были то дальше, то ближе, то справа, то слева. Страх стал кайфом. Дубин в азарте страха ждал прямого попадания. Уж и надеяться стал: щас нас накроют. КРАСОТА!
Дикий прикол!
Пыль и дым рассеялись. Это было прикрытие засады. Мол, мочим по квадрату — так и нет в нём никого наших. Пыль и дым рассеялись. Заходящее солнце осветило кривыми лучами стены кишлака. У одной из стен всё также сидели пять стариков из Белого Солнца Пустыни. Артналет их не коснулся, как будто и не было его. Судя по всему, они даже не изменили поз, хотя, точно это сказать было нельзя — слишком далеко. Дубин вспомнил, как недавно они по кишлаку шастали — рядом с этим местом. Операция, не операция, говно, идём — чешем, сидят. Пули свистят, они сидят. Все в белом, бороды на ветру. Обошли их, пули — дуры, и нас не берут, а их уж и подавно.
Рядом узрели курятник. Кур душить стали. Дубин схватил в кромешной темноте одну и свернул ей шею! А! Хрена свернул! Жизнь забилась в руках в последнем порыве. И такая сила желания жизни в этой курице!!!
Что ж ты, мудак, не готов! — Дубин одновременно и пожалел тогда курицу и про себя подумал нелестно. Додушив птицу, он вышел из тьмы курятника и напоролся опять на трёх белых старцев. Они глядели сквозь Дубина, а тот почему-то замер на месте. Ротный курощуп, точнее узкий специалист по ощипке птиц забрал тушку из рук Дубина, тот дернулся, и, двинулся вслед за своими.
Старцы не пошевелились, не опустили глаз и не… и не пошевелились. Что было?
Н и ч е г о.
Н и ч е г о. Н и ч е г о. Н и ч е г о.
— Эй, ты спишь, что-ль? Что застыл? — Левин дёрнул за ногу.
— Х… вам, бодрствую, ой, такая была красота!
— Так отвали от обзора. Дай понаблюдать.
Уже ночь. Перевели на первый этаж, караулить. МОНка в трех метрах. Помните убийство оркестра 9-го мая в Дагестане (опять из будущего)? Вот такая дура в трех метрах впереди стоит, прямо у ворот не ко мне лицом. Лицом в ночь. Я её наблюдаю. И, ничего, сижу караулом, затаившись. Мрак полный. Рядом стена, глупый караул. Я не понимаю. Оно само сработает? Ну, мина? Готова? Никто ничего про неё не объяснил. Ладно, ждём, кого мы ждём, бред, надо бы встать размяться — нельзя, МОНка стоить, вот дибильный пост.
— Эй, — кто-то тронул за плечо сзади
— Ну? — шёпотом.
— Ты что, спишь? На посту? В засаде?!
— Мазыкин, отвали, никто не спит. Ты, гад, сзади подкрался. Поссать вышел? Так иди, ссы, урод. Мне снаружи хватит наблюдениёв. Смена? Нет? Вали отсюда. Гад.
Остекленевшие глаза дождались смены. Караван этой ночью не пошёл, как, впрочем, и не ожидался.
Наутро всех снова расставили по стенам. С солдатами дежурил дежурный офицер, остальные скрывались в прохладе — под крышей одноэтажного дувала. Из строений внутри был только он и небольшая хозяйственная пристройка.