— Невероятно! — Начальник засмеялся.
— Правда.
— Как ваша фамилия!
— Муратов.
— Выходите на трибуну, товарищ Муратов!
Саид вышел. Оглядел низкий прокуренный зал и заволновался.
— Я чабаную недавно, лет пятнадцать, но много хочу сказать. Поговорка хорошая. Но есть и другая медаль. Есть чабаны, наполовину мертвые оттого, что на деле довольны своей жизнью, хотя на собраниях любят плакать. Как один в кинокартине сказал: «Зачем мне коммунизм, мне и при социализме хорошо!»
Начальник подбадривающе кивал, глаза его стали серьезными. Бекназаров в первом ряду напряженно покусывал карандаш.
— Тише! — крикнули в зале.
— Довольны потому, что имеют собственные отары в отарах артельных и государственных. Они согласны жить в землянках, печь лепешки в золе, не надо им радио и спутников! Лишь бы, кроме зарплаты, иметь доход от собственных овец!
Шелест прошел по залу.
— Я тоже имею в отаре собственных овец. И это вроде законно. По положению, мы, чабаны, имеем право держать овец на питание. Где двадцать, где десять — одного устава нет. Я думаю, повар всегда будет обедать из того котла, в котором он готовит. В нашем мусульманском Коране, да и в Библии, написано: не завязывай рта волу, когда он молотит хлеб.
— Быть у воды да не вымокнуть! — выкрикнул вторую поговорку даргинец, гордый оттого, что положил начало большому разговору.
— Но этим пользуются. Сегодня у меня двадцать овец, а завтра я купил или получил от окота еще двадцать. А своей овечке я и дерти подсыплю больше и сена дам позеленее, помельче. Сдохла моя овца — я ее за совхозную сдам, а себе выберу лучшую матку в отаре. Аппетиты бывают разные. В прошлом году уволили Салашвили. Сто тридцать маток приобрел он за полгода работы. Это тринадцать тысяч новыми.
— Где же он взял их, по-вашему? — крикнул кто-то с места.
— Что такое «валуховый окот»? — полистал блокнот начальник.
В зале засмеялись. Бекназаров принялся делать какие-то угрожающие знаки Муратову, и Саид смутился.
— Без фактов говорить нельзя.
— Ну, а так, в принципе… Говорят, такой «окот» есть.
Не стал бы Саид без фактов позорить рыцарей ярлыги. Но, как на грех, снова встретил взгляд своего управляющего. На губах Бекназарова каменное презрение. Волком смотрит Ибрагимов. В зеленых глазах Муратова вспыхнули огни гнева.
— Сбивают маточные и валуховые отары из молодняка. Матка дороже валуха. Ей подрезают хвост на манер валуха и загоняют в валуховую отару. И получают тайный, «валуховый окот». Всякие пути есть. Один делал так. Отару осеменяют искусственно в начале зимы, чтобы весной получить ягнят. А он в конце лета пускал на жирных маток барана-производителя и в январе получал тайный приплод, а весной окотившуюся овцу выдавал за яловую…
— Перерыв надо! — потребовали некоторые.
Регламент действительно нарушался.
В перерыве начальника управления окружили чабаны и руководители. О чем-то с ним говорил Бекназаров, и Саид перехватил взгляд начальника, брошенный в его сторону. Беседуя с другими, начальник незаметно подошел к Муратову.
— Значит, пятнадцать лет уже чабануешь? — спросил он. — Сколько же тебе лет?
— Тридцать стукнуло.
— Зарабатываешь как?
— Сто шестьдесят, сто восемьдесят.
— Хорошо, не меньше инженера.
— Все равно инженеры выше нас.
— Почему же?
— На чабанов такой взгляд есть, будто чабан не профессия. Провинился агроном или тракторист — его в чабаны посылают. А в нашем деле тоже голову надо иметь.
— Опрокинем этот взгляд, уравняем вас с физиками и космонавтами!
— До космонавтов нам далеко. Ломаю себе голову: неужели они такие же люди? Завидую им. Большая у них жизнь. Но свою работу тоже люблю. Собак люблю. У меня первые собаки. Приезжайте в гости на кошару.
— Шашлыком угостишь?
— Хаш сделаю — чего там шашлык!
— Что у тебя с семьей? — понизил голос начальник. — Не ладится?
— Раньше ладилось, теперь, правда, не ладится, — покраснел чабан. — Вот полюбил чужую жену, и она хочет со мной. Нехорошо это, а ничего не можем с собой поделать…
— Ладно, поговорим еще об этом, не падай духом, все будет хорошо. Приглашаю тебя на краевое совещание передовиков животноводства как гостя.
Бекназаров стоял невдалеке и, как только начальник отошел, приблизился к чабану.
— Чего спрашивал?
— О жизни, на краевое совещание пригласил.
— Зачем поедешь? Писал чего?
— На совещание, он же сказал!