Прошла по домам первая смена школьников калмыков.
К Саиду прибился молодой, веселый от вина даргинец с двумя полными мешками. Говорили на невероятной смеси кавказских языков, в трудных случаях прибегали к русскому. Даргинец тоже ждал попутную.
Простояв на морозном ветру часа два, снова вернулись в столовую, где торговали в разлив. Уже стулья стояли на столах вверх ногами: мыли полы. Буфет был опечатан. Даргинец подмигнул: «Не такие мы люди, чтобы попасть впросак!» Достал из мешка две бутылки ледяного вина. Одну положил на горячую батарею, другую открыл.
Он был необыкновенно доволен положением вещей в мире. Побывал дома, в Дагестане. Тоже старший чабан. Отара сытая, мохнатая. А главное, есть пятьдесят, а может, восемьдесят своих маток-трехлеток.
— Одна мешок — подарка начальникам. Не помажешь — не поедешь. Рука рука моет, — сыпал русскими поговорками.
От портвейна пахло сургучом и железной пробкой.
— Два года я совсем пропадал — нет бакшиш, да и только. Понимаешь? Сухой ложка рот обдирает. Теперь хороший бакшиш. Сам живешь — другим давай. Пей, слушай, сдохнем — деньги останутся…
— О себе только думаешь! — строго сказал Саид, все-таки радуясь попутчику.
— Рука и тот гнется к себе! — довольно согласился даргинец.
Столовая закрылась. Опять пошли на развилку.
Машин не было. Собиралась одна, продуктовая, да долго собиралась: пока нагрузили, шофер и экспедитор на ногах не стояли.
Завечерело. Прошла вторая смена школьников. Наступил час замков, охраны и темноты.
Нашли гостиницу — новый одноэтажный дом с палисадником и деревянным крылечком. В темном коридоре ярко светились чугунные глаза печей. Администратор — она же уборщица и истопник — шуровала кочережкой. На промятом диване бормотал старик цыган с ковровым узлом и мурлыкающим котенком. Мест свободных много.
Заняли комнату, побеленную полосами. Плотно стояли кровати, сверкающие никелем, как передок автомашины «Чайка». На длинном искривленном шнуре свисала тусклая лампочка без абажура. На тумбочке — пожелтевший графин с забытой водой на дне.
Саид тоскливо лежал, прикрыв ноги полушубком. Даргинец неугомонно бегал по гостинице, заводил знакомства, объяснился в любви администраторше, порывался идти «на картину», добыл еще вина, хотя магазины уже не работали. Саид пил и огромным усилием заставлял себя не смотреть на часы: время ползло черепашьим шагом. Охватило лютое беспокойство за Секки. Чуть не пошел пешком.
Часов в восемь вечера у гостиницы остановился мощный заиндевевший бензовоз. Было слышно, как шофер вошел в коридор, закурил у печки, хлопнув дверцей. Саид вышел, спросил:
— Далеко едешь, друг?
— В Каспийск.
— Возьмешь — по пути?
— Занята кабина — женщина с пацаном.
— Сверху поеду — приходилось.
— Права потеряю.
— Тут ГАИ мой знакомый.
— Нет. Замерзнешь.
— Посмотри мою одежду! Возьми, а то помру до утра!
— Что у тебя, несчастье какое? — тихо спросил шофер, скуластый русский парень.
— Несчастье… Большая беда.
— Ладно. Тулуп у меня возьмешь. Я тебя привяжу на площадке.
— Деньги сразу возьми.
— За что? — как ударенный, качнулся шофер.
— Извини, друг, извини…
Даргинец сообразил одно: есть машина, которую они ждут с обеда. Живо связался и первым полез на бензовоз. Пришлось взять и его. Он вез три ватных одеяла, закутался, как матрешка. Ехать километров семьдесят.
Так, наверное, холодно в Космосе. И так же ветер гудит под крылом корабля. Хотя какой же там ветер? И какие там крылья?
Руки оледенели в меховых варежках. Ноги не чуют ударов о железный бак с глухо плещущимся бензином. Ветер пробивает тулуп, полушубок, кожаные брюки Саида, фланелевое белье и вольно гуляет по телу, ероша волоски. А голове жарко. Косматую, из цельной шкуры папаху не продувает никакой ветер — о золотое руно овцы! К тому же папаха покрыта башлыком, вытканным руками горянки.
Временами шофер останавливался, заставлял «королей» бежать за машиной. Часто дорогу пересекали ослепленные фарами сайгаки.
Все бы ничего, если бы ехал старший чабан Муратов. Едет же просто гражданин Муратов. Едет по личной надобности. Чабан не заметил бы трудности — даргинец песню поет. А гражданину неуютно в такую ночь на бензовозе.
Он уже думал, что погорячился, взяв расчет, — начиналось похмелье. Не один Бекназаров должен оценивать его. Миновало время беков и ханов, веками владевших Черными землями. Саид не ангел. Готов признать свои ошибки: наверное, они есть, если с ним не хотят работать. Надо поговорить с Шидаковым и с Ибрагимовым.