Спит жена и ничего не знает о том, что ее ожидает. Не много ласки видела она от него.
Спит… нет, не спит его старая мать. Она никогда не спит, когда сыну трудно. Ради матери надо бы сбавить бешеную скорость — уже дважды он опрокидывался, не замечая в нервной спешке рассеченной брови и вывихнутого плеча. Он виноват перед матерью. Теперь он скажет ей ласковое слово и освободит от тягот домашнего труда…
Газу, газу!
Трепетно бьются за спиной алые крылья — башлык космонавта.
Уже и руки стали бронзовыми — нечувствительными.
Буруны кончились — степь ровная, незнакомая, в вихрях снега. Рубчатая резина скользит по льду.
Показалось, что мчится недалеко от своей кошары — куст промелькнул похожий, бугорок с ямами. Слышится песня матери, печальная, как закат на горах…
Мелкие черные волны плеснули со всех сторон.
В ужасе чабан нажал на тормоз. Ледяной наст кончился. Не выпуская руля, чабан полетел в воду. Ярко вспыхнула мысль о спасении, о жизни — и все другие мысли стали ничтожными, угасающими.
Отгребаясь металлическими руками, плыл, а тяжелое руно полушубка тянуло вниз. В мозгу шумело, словно к нему подключились миллионы радиостанций.
Лез на крепкий лед. Мороз жег, покрывая голову и грудь ледяным руном. С бронзовым стуком шумело сердце.
Впереди во мраке перед Саидом горели два жарких сиреневых глаза.
Алмазная броня покрывала плечи и лицо чабана, как фантастический скафандр космонавта.
В прорыве дымно бегущих туч блеснуло созвездие Ярлыги — он узнал его…
С утра дядя Вася посматривал на часы, словно у него в кармане лежал билет на поезд или на самолет. Но времени впереди было много.
В этот день он проснулся очень рано, чтобы не пропустить зарю. Так рано он вставал в молодости, когда ему предстояли экзамен, решающая встреча, свидание.
Спал дядя Вася один. Постель убирала жена. Сегодня по-солдатски убрал сам.
Пощупал подбородок — зарос. Бриться не хотелось. Но сегодня нельзя уступать себе ни в чем. Побрился, надел армейский китель с темными пятнами от орденов.
Наколол дров, накормил скотину, вычистил коня, а часовая стрелка ползла еле-еле.
Встретил хромого тракториста, отдал ему три рубля, занятые еще летом.
Завтракал без интереса, но съел все.
Посмотрел на жену, суетившуюся по хозяйству, сказал, чтобы к обеду не ждала, приторочил карабин к седлу и поехал «на охоту».
У Синего лимана зажег камыш, погрелся, покурил в ямке, посматривая на часы.
По степи скакал всадник.
Избежать встречи не удалось: конь выдал.
Подъехал Маркелия, рассказал о несчастье.
Несколько дней Секки скрывалась на чердаке кошары Маркелия. Хасан заявил в милицию о пропавшей жене, написал письмо в аул, порывался ехать на поиски, считая, что Секки сбежала с Саидом.
Чабан из бригады Маркелия, все знавший о Секки, сказал под пьяную руку в присутствии Ибрагимова: «И близко, да не найдут!» Ибрагимов эти слова передал рабочим. Магомет предложил обыскать кошару Маркелия.
Ибрагимов позвал грузина к себе под видом важного разговора. В отсутствие Маркелия рабочие нашли Секки в соломе и увезли на машине.
Произошло это час назад. По словам чабана, разболтавшего тайну, машина пошла кружным, малолюдным путем к железнодорожной станции.
Маркелия погнался на коне. Встретил легковую машину. От шофера узнал, что тот десять минут назад видел грузовик, у них спустил баллон, стоят. Конь Маркелия захромал, чабан вернулся, чтобы звонить в линейную милицию.
— Дай твоего белого! — торопился Маркелия.
Дядя Вася взглянул на часы.
— Где стоит машина?
— На повороте к Камышаннику.
— Попробую догнать, в молодости джигитовал неплохо…
И только снеговая пыль взвеялась за конем.
Он хотел провести этот день в неторопливой езде по бурунам, даруя жизнь попадающим на прицел птицам, в молчаливом сращении с природой. Но план его сорван, часы идут безостановочно и быстрее. И он скакал, не щадя ни коня, ни себя.
На повороте машины уже не оказалось. Вытоптанный в пятнах масла снег обозначал стоянку.
Конь шатался, хрипел, алая пена падала в снег с горячего железа удил.
Острым глазом охотника объездчик заметил на дороге два одинаковых окурка.
За буруном показалась машина.
Объездчик снял футляр с телеметрического прицела — и в черный пунктир перекрестия точно вписался резиновый баллон.
Людей в кузове не было видно. Может, это другая машина? И медлил спустить курок…