- Ишь ты, собака... - пробормотал Савка, поглядев с уважением в сторону кричавшего коростеля.
Зная, каким любителем был Савка послушать, я рассказал ему всё, что знал о коростеле из охотничьих книг. С коростеля я незаметно перешел на перелет. Савка слушал меня внимательно, не мигая глазами, и всё время улыбался от удовольствия.
- А какой край для птиц роднее? - спросил он. - Наш или тамошний?
- Конечно, наш. Тут птица и сама родится, и детей выводит, здесь у нее родина, а туда она летит только затем, чтобы не замерзнуть.
- Любопытно! - потянулся Савка. - Про что ни говори, всё любопытно. Птица таперя, человек ли... камешек ли этот взять - во всем своя умственность!.. Эх, кабы знатье, барин, что вы придете, не велел бы я нынче бабе сюда приходить... Просилась одна нынче придтить...
- Ах, сделай милость, я мешать не стану! - сказал я. - Я могу и в роще лечь...
- Ну, вот еще! Не умерла б, коли завтра пришла... Ежели б она села тут да разговоры слушала, а то ведь только слюни распустит. При ней не поговоришь толком.
- Ты Дарью ждешь? - спросил я, помолчав.
- Нет... Нынче новая просилась... Агафья Стрельчиха...
Савка произнес это своим обычным, бесстрастным, несколько глухим голосом, точно говорил о табаке или каше, я же привскочил от удивления. Стрельчиху Агафью я знал... Это была совсем еще молодая бабенка, лет 19-20, не далее как год тому назад вышедшая замуж за железнодорожного стрелочника, молодого и бравого парня. Жила она на деревне, а муж ходил ночевать к ней с линии каждую ночь.
- Плохим, брат, кончатся все эти твои бабьи истории! - вздохнул я.
- А пусть...
И, немного подумав, Савка прибавил:
- Я говорил бабам, не слушаются... Им, дурам, и горя мало!
Наступило молчание... Потемки, между тем, всё более сгущались, и предметы теряли свои контуры. Полоска за бугром совсем уже потухла, а звезды становились всё ярче, лучистее... Меланхолически-однообразная трескотня кузнечиков, дерганье коростеля и крик перепела не нарушали ночной тишины, а, напротив, придавали ей еще большую монотонность. Казалось, тихо звучали и чаровали слух не птицы, не насекомые, а звезды, глядевшие на нас с неба...
Первый нарушил молчание Савка. Он медленно перевел глаза с черной Кутьки на меня и сказал:
- Вам, барин, я вижу, скучно. Давайте ужинать.
И, не дожидаясь моего согласия, он пополз на животе в шалаш, пошарил там, причем весь шалаш затрепетал, как один лист; потом он пополз назад и поставил передо мной мою водку и черепенную чашку. В чашке были печеные яйца, ржаные лепешки на сале, куски черного хлеба и еще что-то... Мы выпили из кривого, не умевшего стоять стаканчика и принялись за еду... Серая, крупная соль, грязные, сальные лепешки, упругие, как резина, яйца, но зато как всё это вкусно!
- Живешь бобылем, а сколько у тебя добра всякого, - сказал я, указывая на чашку. - Где ты его берешь?
- Бабы носят... - промычал Савка.
- За что же это они тебе носят?
- Так... из жалости...
Не одно только меню, но и одежда Савки носила на себе следы женской "жалости". Так, в этот вечер я заметил на нем новый гарусный поясок и ярко-пунцовую ленточку, на которой висел на грязной шее медный крестик. Я знал о слабости прекрасного пола к Савке и знал, как он неохотно говорил о ней, а потому не продолжал своего допроса. Да и к тому же не время было говорить... Кутька, которая терлась около нас и терпеливо ожидала подачки, вдруг наострила уши и заворчала. Послышался отдаленный, прерывистый плеск воды.
- Кто-то бродом идет... - сказал Савка.
Минуты через три Кутька опять заворчала и издала звук, похожий на кашель.
- Цыц! - крикнул на нее хозяин.
В потемках глухо зазвучали робкие шаги, и из рощи показался силуэт женщины. Я узнал ее, несмотря даже на то, что было темно, - это была Агафья Стрельчиха. Она несмело подошла к нам, остановилась и тяжело перевела дыхание. Запыхалась она не столько от ходьбы, сколько, вероятно, от страха и неприятного чувства, испытываемого всяким при переходе в ночное время через брод. Увидев возле шалаша вместо одного двоих, она слабо вскрикнула и отступила шаг назад.
- А... это ты! - произнес Савка, запихивая в рот лепешку.
- Я... я-с, - забормотала она, роняя на землю узелок с чем-то и косясь на меня. - Кланялся вам Яков и велел передать... вот тут что-то такое...
- Ну, что врать: Яков! - усмехнулся Савка. - Нечего врать, барин знает, зачем ты пришла! Садись, гостьей будешь.
Агафья покосилась на меня и нерешительно села.
- А уж я думал, что ты не придешь нынче... - сказал Савка после продолжительного молчания. - Что ж сидеть? Ешь! Или нешто дать тебе водочки выпить?
- Выдумал! - проговорила Агафья. - Пьяницу какую нашел...
- А ты выпей... Жарче на душе станет... Ну!
Савка подал Агафье кривой стаканчик. Та медленно выпила водку, не закусила, а только громко дунула.