Василий Андреевич Жуковский
Агасфер
Он нес свой крест тяжелый на Голгофу; Он, всемогущий, вседержитель, был Как человек измучен; пот и кровь По бледному его лицу бежали; Под бременем своим он часто падал, Вставал с усилием, переводил Дыхание, потом, шагов немного Переступив, под ношей снова падал, И наконец, с померкшими от мук Очами, он хотел остановиться У Агасферовых дверей, дабы, К ним прислонившись, перевесть на миг Дыханье. Агасфер стоял тогда В дверях. Его он оттолкнул от них Безжалостно. С глубоким состраданьем К несчастному, столь чуждому любви, И сетуя о том, что должен был Над ним изречь как бог свой приговор, Он поднял скорбный взгляд на Агасфера И тихо произнес: "Ты будешь жить, Пока я не приду",– и удалился. И наконец он пал под ношею совсем Без силы. Крест тогда был возложен На плечи Симона из Киринеи. И скоро он исчез вдали, и вся толпа Исчезла вслед за ним; все замолчало На улице ужасно опустелой. Народ вокруг Голгофы за стенами Ерусалимскими столпился. Город Стал тих, как гроб. Один, оцепенелый, В дверях своих недвижим Агасфер Стоял. И долго он стоял, не зная, Что с ним случилося, чьи были те Слова, которых каждый звук свинцовой Буквой в мозг его был вдавлен, и там Сидел неисторжим, не слышен уху, Но страшно слышен в глубине души.
Вот наконец, вокруг себя обведши, Как полусонный, очи, он со страхом Заметил, что на Мории над храмом Чернели тучи с запада, с востока, И с севера, и с юга, в одну густую Слиявшиеся тьму. Туда упер он Испуганное око; вдруг крест-накрест Там молнией разрезалася тьма, Гром грянул, чудный отзыв в глубине Святилища ответствовал ему, Как будто там разорвалась завеса. Ерусалим затрепетал, и весь Незапно потемнел, лишенный солнца; И в этой тьме земля дрожала под ногами; Из глубины ее был голос, было Теченье в воздухе бесплотных слышно; Во мраке образы восставших Из гроба, вдруг ясясь, смотрели Живым в глаза. Толпами от Голгофы Бежал народ, был слышен шум Бегущих; но ужасно каждый про себя Молчал. Тут Агасфер, в смертельном страхе, Очнувшись, неоглядкой побежал Вслед за толпою от своих дверей, Не зная сам куда, и в ней исчез. Тем временем утих Ерусалим. Во мгле громадой безобразной зданья Чернели. Жители все затворились В своих домах, и все тяжелым сном Заснуло. И вот над этой темной бездной От туч, их затмевавших, небеса, Уж полные звездами ночи, стали чисты: В их глубине была невыразима Неизглаголанная тишина, И слуху сердца слышалося там, Как от звезды к звезде перелетали Их стражи – ангелы, с невыразимой Гармонией блаженной, чудной вести. Прямо Над Элеонскою горой звезда Денницы подымалась. Агасфер, Всю ночь по улицам Ерусалима Бродив, терзаемый тоской и страхом, Вдруг очутился за стенами града Перед Голгофой. На горе пустой, На чистом небе, ярко три креста Чернели. У подошвы темной Горы был вход в пещеру, и великим камнем Он был задвинут; невдали, как две Недвижимые тени, в сокрушенье Две женщины сидели, устремив Глаза – одна на камень гроба, а другая На небеса. Увидя их, и камень, И на горе кресты, затрепетал Всем телом Агасфер; почудилось ему, Что грозный камень на него идет, Чтоб задавить, и, как безумный, Он побежал ко граду от Голгофы.
Есть остров; он скалою одинокой Подъемлется из бездны океана; Вокруг него все пусто: беспредельность Вод и беспредельность неба.
Когда вода тиха, а небеса Безоблачны, он кажется тогда В сиянье дня уединенно-мрачным Пустынником в лазури беспредельной; В ночи ж, спокойным морем отраженный Между звездами, в двух кругом него Пучинах блещущими, он чернеет, Как сумрачный отверженец созданья. Когда ж на небе тучи, в море буря И на него со всех сторон из бездны Бросаются, как змеи, вихри волн, А с неба молнии в его бока Вонзаются, их ребр не сокрушая, Он кажется, в сем бое недвижимый, Всемирного хаоса господином.
На западном полнебе знойно солнце Горело; воздух густо был наполнен Парами; в них как бы растаяв, солнце
~ 1 ~