Когда один с раскаянной виною Перед моим спасителем остался! Блажен стократ, кто верует, не видев Очами, а смиренной волей разум Святыне откровенья покоряя! Очами видел я: но вере долго Не отворяла дверь моей души Бунтующая воля. Наконец, Когда я, всю мою вину постигнув, Раскаяньем терзаемый, был брошен К ногам обруганного мною бога, Moeй судьбы исчезла безотрадность; Все изменилось. Тот, кого безумно Я отрицал, моим в пустыне жизни Cопутником, подпорой, другом, все 3eмное заменившим, все земное Забвению предавшим, стал; За ним, как за отцом дитя, пошел я, Исплненный глубоким сокрушеньем, Koторое, мою пронзая душу, К нему ее глубокую любовь Питало, как елей питает пламя В лампаде храма. И мою в нею Я веру всею силою любил, Как утопающий ту доску любит. Которая в волнах его спасает Но этот мир достался мне не вдруг Мертвец между живыми, навсегда К позорному прикованный столбу Перед толпой ругательной колодник, Я часто был тоскою одолеваем; Тогда роптанье с уст моих срывалось; Но каждый раз, когда такой порыв Души, обиженной презреньем горьким Людей, любимых ею безответно, Меня крушил, мне явственней являлось Чудовище моей вины, меня Пожрать грозящее, и с обновленной Покорностью сильней я прижимался К окровавленному кресту Голгофы. И наконец, по долгой, несказанной Борьбе с неукротимым сердцем, после Несчетных переходов от падений, Ввергающих в отчаянье, к победам Вновь воскрешающим, по многих, в крепкий Металл кующих душу, испытаньях, Я начал чувствовать в себе тот мир. Который, всю объемля душу, в ней Покорного терпенья тишину Неизглаголанную водворяет. С тех пор во мне смирилось все. Что Желать? О чем жалеть? Чего страшиться? Надеждами? Зачем скорбеть, встречая Презрение иль злобу от людей? Я с ним, он мой, он все, в нем все, им все; Все от него, все одному ему. Такое для меня знаменованье Теперь прияла жизнь. Я казнь мою Всем сердцем возлюбил: она мое Души хранитель. И с людьми, меня Отвергшими, я примирился, в сердце Божественное поминая слово: «Отец! прости им; что творят, не знают!» Меж ними ближнего я не имею, Но сердце к ним исполнено любовью. И знай, пространства нет здесь для меня – Так соизволил бог! – в одно мгновенье Могу туда переноситься я, Куда любовь меня пошлет на помощь; На помощь – но не делом – словом, что Могу я сделать для людей? не словом Бродяги – нет, могущественным словом Утехи, сострадания, надежды, Иль укоризны, иль остереженья. Хотя мне на любовь всегда один Ответ: ругательство или презренье; Но для меня в ответе нужды нет. Мне места нет ни в чьем семействе; я Не радуюся ничьему рожденью, И никого родного у меня Не похищает смерть. Все поколенья, Одно вслед за другим, уходят в землю: Я ни с одним из них не разлучаюсь, И их отбытие мне незаметно. Любовью к людям безнаградной – я Любовь к спасителю, любовь к царю Любви, к ее источнику, к ее Подателю питаю. И с тex пор, Как этот мир любви в меня проникнул, Моя любовь к ним есть любовь к тому. Кто первый возлюбил меня: любовь. Которая не ищет своего, Не превозносится, не мыслит зла, Не знает зависти, не веселится Неправдою, не мстит, не осуждает: Но милосердствует, но веру имлет, Всему, смиряется и долго терпит. Такой любовию я близок к людям, Хотя и розно с ними несказанной Моею участью; в веселья их Семейств, в народные пиры их Я не мешаюся: но есть одно, Что к ним меня заводит: это смерть, Давно утраченное мною благо, Без ропота на горькую утрату, Я в круг людей вхожу, чтоб смертью В ее земных явленьях насладиться. Когда я вижу старика в последней Борьбе с кончиною, с крестом в руках, Сначала дышащего тяжко, вдруг Бледного и миротворным сном Заснувшего, и вкруг его постели Стоит в молчании семья, и очи Ему рука родная закрывает; Когда я вижу бледного младенца, Возвышенного в ангелы небес Прикосновением безмолвной смерти; Koгда расцветшую невесту, дочь, Похищенную вдруг у всех житейских Случайностей хранительною смертью, Отец и мать кладут во гроб; когда