Выбрать главу
   Так я сыпучими песками жизни   Тащился с ношею моею, зная,   Что никуда ее не донесу;   И вместе с смертию был у меня   И сон, успокоитель жизни, отнят.   Что днем в моей душе кипело: ярость   На жизнь, богопроклятие, вражда   С людьми, раздор с собою, и вины —   Непризнаваемой, но беспрестанно   Грызущей сердце – боль, то в темноте   Ночной, вкруг изголовья моего   Толпою привидений стоя, сон   От головы измученной моей   Неумолимо отгоняло. Буря   Ночная мне была отрадней тихой,   Украшенной звездами ночи: там,   С мутящим землю бешенством стихий,   Я бешенством души моей сливался.   Здесь каждая звезда из мрака бездны,   Там одинокая меж одиноких,   Подобно ей потерянных в пространстве,   Как бы ругаясь надо мною, мне   Мой жребий повторяла, на меня   С небес вперяя пламенное око.   Так, в исступлении страданья, злобы   И безнадежности, скитался я   Из места в место; все во мне скопилось   В одну мучительную жажду смерти.   «Дай смерть мне! дай мне смерть!» – то   было криком   Моим, и плачем, и моленьем   Пред каждым бедствием земным, которым   На горькую мне зависть гибли люди.   Кидался в бездну я с стремнины горной:   На дне ее, о камни сокрушенный,   Я оживал по долгой муке. Море в лоно   Свое меня не принимало; пламень   Меня пронзал мучительно насквозь,   Но не сжигал моей проклятой жизни.   Когда к вершинам гор скоплялись тучи   И там кипели молнии, туда   Взбирался я, в надежде там погибнуть;   Но молнии кругом меня вилися,   Дробя деревья и утесы: я же   Был пощажен. В моей душе блеснула   Надежда бедная, что – может быть —   В беде всеобщей смерть меня с другими   Скорей, чем одинокого, ошибкой   Возьмет: и с чумными в больнице душной   Я ложе их делил, их трупы брал   На плечи и, зубами скрежеща   От зависти, в могилу относил:   Напрасно! мной чума пренебрегала.   Я с караваном многолюдным степью   Песчаной Аравийской шел;   Вдруг раскаленное затмилось небо,   И солнце в нем исчезло: вихрь   Песчаный побежал от горизонта   На нас; храпя, в песок уткнули морды   Верблюды, люди пали ниц – я грудь   Подставил пламенному вихрю:   Он задушил меня, но не убил.   Очнувшись, я себя увидел посреди   Разбросанных остовов, на пиру   Орлов, сдирающих с костей обрывки   Истлевших трупов.– В тот ужасный день,   Когда исчез под лавой Геркуланум   И пепел завалил Помпею, я   Природы судорогой страшной был   Обрадован: при стоне и трясенье   Горы дымящейся, горящей, тучи   Золы и камней и кипучей лавы   Бросающей из треснувшего чрева,   При вое, крике, давке, шуме в бегстве   Толпящихся сквозь пепел, все затмивший,   В котором, ничего не озаряя,   Сверкал невидимый пожар горы.   Отчаянно пробился я к потоку   Всепожирающему лавы: ею   Обхваченный, я, вмиг прожженный, в уголь   Был обращен, и в море,   Гонимый землетрясения силой.   Был вынесен, а морем снова брошен   На брег, на произвол землетрясенью.   То был последний опыт мой насильством   Взять смерть; я стал подобен гробу,   В котором запертой мертвец, оживши   И с криком долго бившись понапрасну,   Чтоб вырваться из душного заклепа.   Вдруг умолкает и последней ждет   Минуты, задыхаясь: так в моем   Несокрушимом теле задыхалась   Отчаянно моя душа. "Всему   Конец: живи, не жди, не веруй, злобствуй   И проклинай; но затвори молчаньем   Уста и замолчи на вечность" – так   Сказал я самому себе...
   Но слушай.   Тогда был век Траяна; в Рим   Из областей прибывший император   В Веспасиановом амфитеатре   Кровавые готовил граду игры:   Бой гладиаторов и христиан   Предание зверям на растерзанье.   Пронесся слух, что будет знаменитый   Антиохийской церкви пастырь, старец   Игнатий, льву ливийскому на пищу   В присутствии Траяна предан. Трепет   Неизглаголанный при этом слухе   Меня проник. С народом побежал я   В амфитеатр – и что моим очам   Представилось, когда я с самых верхних   Ступеней обозрел глазами бездну   Людей, там собранных! Сквозь яркий   пурпур   Растянутой над зданьем легкой ткани,   Которую блеск солнца багрянил,   И зданье, и народ, и на высоком   Седалище отвсюду зримый кесарь   Казались огненными. В это   Мгновение последний гладиатор,   Народом не прощенный, был зарезан   Своим противником. С окровавленной