И в эту минуту, под влиянием дивного теплого вечера, среди опьяняющего аромата цветов, усиливавшего биение пылкого и молодого сердца, Джальма мечтал об этих волшебницах, наделяя их обольстительностью и красотой.
Ему казалось, что там, вдали, в пространствах золотистого света, обрамленных зеленью деревьев, проносятся белые, стройные, очаровательные и соблазнительные призраки, которые, улыбаясь, посылают ему поцелуи на кончиках розовых пальцев. И не в силах совладать с охватившим его страстным порывом, Джальма, в припадке какого-то ликующего исступления, испустил торжествующий, полный мужества и дикой отваги радостный крик, передавая возбуждение и своей кобыле, которая бешено помчалась.
Солнечный луч, пробившись сквозь зеленую листву, озарил всадника и лошадь.
В это время на конце тропинки, пересекавшей под углом аллею, где ехал Джальма, показался быстро идущий человек.
При виде Джальмы он с изумлением остановился.
Действительно, трудно было себе представить что-нибудь чудеснее этого красивого, загорелого, пылкого молодого человека в белой развевающейся одежде, легко сидящего на гордой черной лошади с разметавшейся густой гривой, длинным хвостом и покрытыми пеной удилами.
Вдруг произошла обычная для человека неожиданная смена настроения. Джальму разом охватила какая-то неопределенная и сладостная тоска, он прикрыл рукой затуманившиеся слезами глаза и бросил поводья на шею послушной лошади. Та сразу остановилась, вытянула свою лебединую шею и повернула голову к пешеходу, которого она увидела сквозь чащу кустарника. Путник был одет так, как одеваются европейские матросы: в куртку и белые холщовые штаны с широким красным поясом; на голове была плоская соломенная шляпа. Его звали Магаль — контрабандист. Он приближался к сорока годам, но на его темном открытом лице не было ни бороды, ни усов.
Магаль подошел к молодому индусу.
— Вы принц Джальма? — спросил он его на довольно скверном французском языке, почтительно прикладывая руку к шапке.
— Что тебе надо? — сказал индус.
— Вы сын Хаджи-Синга?
— Да, что тебе надо, повторяю?
— Вы друг генерала Симона?
— Генерала Симона?! — воскликнул Джальма.
— Вы едете его встречать, как ездите каждый вечер, в ожидании его возвращения с Суматры?
— Но откуда ты это знаешь? — с любопытством и недоумением спрашивал Джальма контрабандиста.
— Он должен был приехать в Батавию сегодня или завтра?
— Ты разве прислан им?
— Может быть… — сказал Магаль с видом недоверия. — Но вы действительно сын Хаджи-Синга?..
— Ну да… а где ты видел генерала?
— Ну, хорошо; если вы сын Хаджи-Синга, — продолжал Магаль, недоверчиво поглядывая, — то какое у вас прозвище?
— Моего отца звали «Отцом Великодушного», — с грустью в голосе отвечал Джальма.
Казалось, эти слова рассеяли сомнения контрабандиста; но, желая окончательно удостовериться, он задал новый вопрос:
— Два дня тому назад вы должны были получить письмо от генерала Симона… с Суматры?
— Да… но к чему эти вопросы?
— К тому, что прежде, чем исполнить данное мне приказание, я должен убедиться, действительно ли вы сын Хаджи-Синга.
— Чьи приказания?
— Генерала Симона.
— Где же он сам?
— Когда я удостоверюсь, что вы принц Джальма, тогда я вам это и скажу. Правда, мне сказали, что у вас вороная кобыла и красные поводья… но…
— Да будешь ли ты говорить, наконец?
— Сейчас отвечу… если вы мне скажете, какая бумажка лежала в последнем письме генерала с Суматры?
— Отрывок из французской газеты.
— А какая заключалась в нем новость: приятная для генерала или нет?
— Конечно, приятная. Там сообщалось, что за ним признали право на звание маршала и титул, пожалованные ему императором. Такая же справедливость была оказана и другим его друзьям по оружию, изгнанным, подобно ему.
— Ну, действительно, вы принц Джальма, и, кажется, я могу говорить… — сказал контрабандист, подумав. — Генерал Симон сегодня ночью высадился на острове, но в тайном от всех месте.