– После чего, – весело подхватила Агата, – вы наклонились к трупу и принюхались… словно покойник был розовым кустом… Эту историю я тоже слышала.
Его лицо было бесстрастным, однако она ясно заметила терзания.
– Мое обоняние… оно почти исчезло.
Она качнулась вперед:
– Ох, Бернард! Это же просто ужасно.
Он чуть пожал плечами:
– А то, что я упорно называю прострелом… но что, как мы все понимаем, на самом деле сильный артрит… устроился у меня на пояснице со всеми удобствами.
В ответ она неуверенно улыбнулась и сказала:
– Это – дань возрасту, но такое случается, Бернард, – и это просто приходится терпеть. С годами дар жизни кажется сильнее, важнее…
– Даже в военное время?
Она тщательно подбирала слова, зная, что он потерял сына:
– В такие времена, в мире выбитых окон, бомб и противопехотных мин естественно ожидать, что и тебя самого скоро убьют… что ты узнаешь о гибели друзей… что можно потерять тех, кого ты любишь больше всего на свете…
Невеселая улыбка дрогнула у него на щеке:
– Но нельзя отчаиваться, полагаю.
Она покачала головой:
– Просто живешь. Но при этом предпринимаешь… некие меры предосторожности.
В серых глазах промелькнуло нечто вроде смеха.
– И какие же меры предосторожности может предпринять известный автор детективов?
Она села прямее и объявила:
– Я только что завершила две мои последние книги.
– Последние?..
– Я написала заключительный роман с мерзким маленьким бельгийцем – и с огромнейшим удовольствием его прикончила, между прочим! И я только что дописала последний детектив с Джейн Марпл.
Он подался к ней:
– Но ведь вы не намерены бросить писать, дорогая?…
Она рассмеялась:
– Нет. Говоря о «последних» романах, я имею в виду, что по моему завещанию они будут напечатаны посмертно: рукописи лежат в банковских хранилищах здесь и в Нью-Йорке. Это вроде моего наследства – страховой вклад, если хотите, для мужа и дочери.
Он откинулся на спинку кресла с улыбкой облегчения:
– Должен признаться, что возможность того, что вы бросите писать, представляется как минимум маловероятной.
Она поставила локоть на стол, подперев подбородок ладонью.
– Однако вопрос в том… что именно я стану писать?
– Не понял. Разве вы и дальше не будете писать детективов и всего этакого?
– Отчасти мне кажется, что эти два романа действительно должны быть последними, где появится эта заезженная парочка старомодных сыщиков.
– Старомодных… почему?
– Они из другого времени. Мир Пуаро с интригами аристократических особняков и мир Марпл с деревенскими предательствами. Открытки из эпохи невинности.
Сэр Бернард прищурился:
– По контрасту с посланиями из мира выбитых окон, бомб и противопехотных мин?
– Совершенно верно. – Она устало вздохнула. – Последнее время я все больше перехожу на шпионские романы и… вам не наскучило меня слушать?
– А у меня скучающий вид?
– Нисколько… но, право, мне бы не хотелось…
– Полноте, Агата. Я почту за честь быть вашим исповедником.
Она снова рассмеялась:
– Бернард, я вот думаю: а в послевоенном мире… если эта война вообще когда-то закончится… и мы обнаружим, что живем в такой стране, где писатели могут печатать не только вариации на тему «Майн кампф»… будет ли мой стиль убийств по-прежнему в моде?
Теперь он уже открыто веселился:
– А какой стиль убийств вы обдумываете?
– Если будете надо мной смеяться, я брошу в вас салфеткой. Право слово, брошу!
Он вскинул руки, сдаваясь:
– Я вам верю. Вопрос был серьезный.
Она вздохнула:
– И ответ тоже… Вы знакомы с новым видом якобы «реалистических» детективов, который пришел из Штатов?
– Нет.
– Ну, коротко говоря, это направление, называемое «крутым»…
– До чего же гадкое определение.
– Да, ведь правда? А и сами книги довольно-таки гадки и неприятны. Но один автор пишет хорошо – может, вы слышали о нем… Дэшил Хэммет?
– Нет.
– Бывший сыщик агентства Пинкертона. Пишет с приятной лаконичностью. А вот его последователи – большей частью сторонники смертоубийства: кровавое насилие, вульгарный секс. Один тип, Чэндлер, пишет живо, но его сюжеты – это непонятный мусор… Только никому не говорите, что я так сказала.
– Даю слово.
– Однако все-таки, может, эти авторы что-то нашли…