Спать можно было в гамаке. Но ложились не сразу. Кто-то собрался вокруг ящика, который использовали вместо стола, чтоб поиграть в кости. Кто-то не прочь был потрепать языком на сон грядущий. Кто-то пошел покурить на ют.
- Странный! - позвали меня игроки. - Давай на полчекана, а? Покажи, как в вашей деревне дружат с удачей!
Поначалу я отмахивался. Было ясно, что матросня размечталась ободрать деревенщину, как липку. Но призывы не прекращались. Тогда я подсел к игрокам и продул дневное жалование - два чекана. Тогда от меня отстали, словно я вдруг превратился в невидимку.
Пока я проигрывал, за моей спиной завели любопытный разговор.
- Скилл я бы выложил вдоль дороги и проехался по ним на паровом катке, - говорил, размахивая руками, пожилой матрос с седыми бакенбардами, - и с удовольствием бы слушал, как хрустят их кости!
- Да ну! Ктулба с тобой! - возразили ему собеседники. - Кому нужна эта грязь? Построить вдоль расстрельной канавы шеренгой, и каждому - по пуле в затылок. И вся недолга!
- Вы не знаете, о чем толкуете! - возразил матрос с бакенбардами. - Эти ублюдки не заслуживают милосердной казни. Их надо жечь на кострах, колесовать и четвертовать, как поступали с разбойниками и колдунами в Становление...
- А если бы у тебя родился ребенок-скилл? - спросил чернявый матрос с серебряной серьгой в ухе.
Я машинально отметил, что в серьге поблескивает безделушка Сверчков.
- А если - а если... - передразнил чернявого пожилой. И замолчал, словно хотел удержать рвущиеся наружу слова.
В этот момент я отдавал игрокам свое жалование, бурча, что завтра, мол, увидим, на чьей стороне удача. Расплатившись, я подсел к собеседникам.
Матрос с бакенбардами повесил нос, глубокие морщины прорезали его дубленое ветрами лицо, а веки потемнели. Он исподлобья поглядел на меня, а потом спросил:
- Вот ты, Странный, из лесных людей будешь. Как у вас в деревне поступают с мерзкими ублюдками, которые воруют детей?
- Нашел, у кого спрашивать! Да они сами продают детей на рудники, если приспичит, - высказался чернявый, с опаской поглядывая на меня. - Если год голодный или если нужна какое-то послабление от городских.
- Молчи, не мельтеши! - поморщился матрос с бакенбардами. - Странный, вот как? Скажи, а?
В самом деле - как? И причем здесь похищение детей? Я призадумался. Вспомнилось, что Боров, заслышав от солдата о замеченном в Котле-на-Реке скилле, спросил: «Схитил кого-то?». Потом я подумал об отрубаях, попавших в плен к деревенским.
- Привязать к дереву... - неспешно проговорил я.
- К дереву! - заулыбались матросы.
- Полоснуть ножом... - продолжил я. - Но не насмерть, а так, чтоб брызжечки много было...
- Брызжечки! - повторили за мной остальные.
- А потом что? - поинтересовался матрос с бакенбардами.
- А ничего, - с нарочитой беспечностью ответил я. - Приходит стыдливец и делает все сам.
Улыбки исчезли. Стыдливец для железноголовых был ночным кошмаром. Этим лесным чудовищем пугали непослушных детей. И городские боялись стыдливца куда сильнее, чем лесные люди, для которых прожорливая тварь была лишь одной из множества опасностей в их нелегкой жизни.
- М-да... - протянул чернявый.
- А мне думается - так и надо, - высказался пожилой, потирая мосластые колени.
- Ты так беспокоишься, будто у самого скиллы детей схитили, - бросил пожилому матрос-кочегар с лицом, покрытым шрамами от ожогов.
Опять прозвучало это слово: «схитили». Не украли, не угнали в рабство, а именно схитили.
Почему же Дэн Крогиус так до обидного мало разнюхал об этих мистических скиллах? Я не допускал, что он специально ограничил другим агентам доступ к информации. В его памяти наличествовал провал. И я пока ничем не мог это объяснить.
Утешало, что один из пресловутых скилл скрывается на корабле, и что его жизнь напрямую зависит от меня. Я должен был самостоятельно разобраться в том, что происходит на Дожде. Зачем скиллам дети горожан? Зачем они их «схищают»? Вообще, история темная и неприятная. Попахивала она дурно. Заговором, предательством попахивало, как в ту ночь на Сципионе, когда меня едва не сцапала гвардия тамошнего падишаха.
Если обожженный хотел пошутить, то он выбрал неподходящий момент.
- Мои дети не могли стать скиллами, - пожилой вновь опустил глаза. - Я ничем не гневил Ктулбу.
- От этого никто не может заречься, - вздохнул чернявый. - Это кара Ктулбы, наложенная на род человеческий.
- Странный, а в твоих родных краях водятся скиллы? - спросил обожженный.