На Тенистой улице и вовсе было пустынно. Ветер гонял по асфальту обрывки газет и листву. Исправно светили фонари. Коттеджи пялились на дорогу бельмами закрытых ставнями окон.
Внесезонье.
Понятно, почему Тень выбрал для логова это местечко. Никто не удивится долгому отсутствию хозяина коттеджа или же - наоборот - его внезапному появлению. Никто не сунет нос к соседу во двор и уж тем более - в дом. Уличная шпана и домушники здесь не появляются: воровать у криминальных авторитетов, магнатов или членов Сената - себе дороже. Равно как и тревожить их покой.
Вот дом, адрес которого назвал Шерстень. Глядя на изящное двухэтажное строение, окруженное кованым забором из арматуры, я почувствовал сиюминутное сомнение: как это Дэн Крогиус, выросший в аскетизме, умудрился выбрать для себя столь роскошный особнячок? Что ж, наверное, такой и должен быть у успешного перекупщика артефактов.
Фронтон, два крыла, внутренний двор, накрытый брезентовым тентом. Приземистое кирпичное здание - какая-то хозяйственная постройка. Скорее всего - сарай, совмещенный с гаражом. Вечнозеленые березы по периметру, роскошная клумба с неработающим фонтаном - перед парадным входом.
Я осмотрелся: течет, клубясь, туман над дорогой; мечутся вокруг фонарей мошки. И никого. Тихо, только шуршит по асфальту листва, когда ее подхватывает ленивый ветер.
Перемахнуть через забор не составило труда. Я присел за ближайшей березой, вынул из мешка с инструментами насадку для тяпки. В неверном свете Бриарея железяка засеребрилась, потекла, словно воск, меняя форму. Нож-оборотень мог быть одновременно и оружием, и отмычкой, и тяпкой, и воровской фомкой - полезное приобретение! Далее, я выудил со дна мешка завернутый в промасленную тряпку револьвер. Развернул его, проверил барабан и сунул в карман. Я не собирался в кого-нибудь стрелять этой ночью, но пусть будет на всякий случай. Мешок оставил под деревом, а сам скользнул к стене дома.
Заглянул в первое попавшееся окно и сейчас же отшатнулся.
Из тьмы на меня метнулось нечто белесое, бесформенное. Я опустился на корточки под подоконником, ожидая услышать дребезг бьющегося стекла.
Но ничто не нарушало тишину. Лишь стучала в ушах моя кровь. Плохо, призрак, - подумалось мне, - шалят нервы.
Наверное, это было мое отражение... Туман клубится, свет Бриарея то меркнет, то разгорается, словно костер на ветру. Наверное, обман зрения.
Сжав рукоять «оборотня», я снова заглянул в окно, и на сей раз увидел комнату большого размера, - вероятно, гостиную, - вся мебель в которой была зачехлена целлофаном.
Ага, вот это зачехленное кресло я мог принять за белесое нечто. Скорее всего, побочный эффект моего ночного зрения. Мозг неправильно интерпретировал образ. Надо упомянуть в рапорте, пусть генетики исправят ошибку.
Ладно, с этим я разобрался.
Было бы слишком рисково пытаться проникнуть через парадные двери. Поэтому я обошел дом, надеясь найти черный ход. В торце левого крыла действительно имелась оббитая железом дверь, запертая на висячий замок. Я вынул нож, и его лезвие тут же начало истончаться, превращаясь в отмычку.
За спиной скрипнула дверь. Послышалось бормотание, напомнившее мне горячечный лепет лесного бредуна. Я метнулся к похожему на самшит кусту, затаился за густыми ветвями, покрытыми мелкой вечнозеленой листвой. Отмычка в моей руке мгновенно превратилась в боевой нож.
Из сарая вышел старый человек - лысоватый, с седыми, как талый снег, бакенбардами. Одет он был во френч, вроде тех, которые носили офицеры на «Рассвете», и застиранные брюки. Перед собой он нес массивный таз, наполненный дымящимся варевом.
- Сейчас-сейчас... - бубнил он под нос. - Зачем - на улицу?.. Зовите Боцмана. У Боцмана - слаще.
Старик поставил таз, вынул из кармана френча связку ключей, отпер висячий замок. Оббитая железом дверь распахнулась, словно сама собой.
- Вот-вот, уже открыл... Открылась. Отворилась... - лепетал Боцман. - Иду-иду, мое очарование. Иду, ненасытное мое. Несу сладкое...
Он крякнул, подхватил таз и перешагнул через порог. Что-то клацнуло, звякнуло. Бормотание, которым Боцман сопровождал каждое действие, стало совершенно нечленораздельным.
Я подождал, когда звук стариковских шагов затихнет, и метнулся к сараю. Боцман оставил его открытым, из дверного проема лился желтый электрический свет. Я заглянул внутрь: в нос ударил тяжелый и не очень аппетитный запах мясного бульона. Первое, что бросилось в глаза, - это бедра стрекунов, подвешенные на крючьях к потолку. Некоторые из них давно протухли; сизое, липкое на вид мясо было обсижено насекомыми. Второе - это заваленные хламом столы, стоящие в ряд. Разделочные доски, ножи, миски и тарелки - все было грязным, брошенным как попало. Тут же возвышались бутыли - пустые или заполненные заплесневелой жидкостью, жестяные коробки со специями и крупами. А из одной коробки торчал рукоятью вверх револьвер.