Ещё с минуту, наверное, продолжалась это бессловесное противостояние, пока внутри Ульяны Карповны что-то не сломалось. Она в один миг словно сдулась, утратив волю и согласившись с неопровержимостью обвинений. Хотя, на мой взгляд, исключать возможность сговора Еремея Непряхина с той же, скажем, Глашкой, не стоило. Как говорится, сложно, но можно. Всё-таки тут Шарап Володович больше на своё восприятие полагался, а не на голые факты.
Раз о нашем приезде в Миассово знала Федора Кузьминична, мог знать и её дружок. И, соответственно, сговориться с Глашкой. А та, переодевшись в платье барыни, зарезала Непряхина-старшего, подбросив ложные улики, сначала как бы указывающие на Еремея, а после на Ульяну Карповну. Еремей бы получил наследство и рассчитался бы с Глашкой. Ну или прибил бы втихую, когда всё улеглось бы. А в выкладки Холмова про принципы мне как-то не верилось.
Однако Ульяна Карповна, тяжело вздохнув и брезгливо отведя от себя руку инспектора с футляром, сама развеяла мои сомнения:
— Не для себя я старалась. Сынку хотела будущность обеспечить. Не на Ерёмку же, беспутника и прожигу, полагаться. О ведь с девкой бы своей связался и всё хозяйство, отцом нажитое, и мануфактуры, вмиг бы промотал, всех нас по миру пустив. Толку от него не было и не будет, как и детишек, коли от приблуды своей инородной не откажется. Ну да теперь всё едино, не бывать тому, чтоб сладилось всё. Пропадёт сыночек мой, как есть, пропадёт.
— Зря вы так, Ульяна Карповна, — поднялся со своего места Еремей. — Я и домом, и предприятием батюшкиным заниматься прилежно намерен. И, хоть злодейство ваше простить не смогу, всё ж обещаю, что за Анисимом пригляд обеспечу. Тут можете не сомневаться. Хоть и сводный, да всё же брат он мне. За злокозненность же вашу вам лишь самой и расплачиваться. Пусть так тому и быть.
Жандармы нацепили стальные браслеты на запястья печально поникшей Непряхиной и увели её прочь. С нами остался лишь урядник, явно впечатлённый этаким оборотом расследования.
Зато Еремей Пантелеевич результатом нашего вмешательства был не только удивлён, но и шибко доволен. Поскольку, с его же слов, подтвердивших мои недавние предложения, и сам не до конца был уверен в собственной невиновности.
— Премного вам благодарен, господа, — малость порозовев и перестав походить на ходячего мертвеца, радостно затараторил он. — Жизнью вам обязан. Как только в наследство вступлю, непременно распоряжусь назначить вам премии за старания.
Инспектор промолчал, а вот я ответил, естественно, не только из вежливости:
— Это как вам угодно, — ну а с чего я должен отказываться от дополнительного достатка? — Но скажите-ка лучше вот что. Как я понял, вы довольно тесно общались с господином Аляпкиным. Должно быть знакомы и с его окружением. Меня интересуют некие маргиналы гоблинской расы, в компании которых водится тип с прозвищем Гвоздь. Не знаете таких?
— Как же, знаком некоторым образом, — кивнул Еремей. — Дружбы с ними не водил, но сталкиваться иной раз приходилось. Очень неприятные личности. Вот и господин урядник подтвердит.
Точно. Вот я болван. Мог бы про Гвоздя с подельниками у жандарма спросить. Это же с его поля ягоды.
— Гнусная, — продолжил Еремей, — шайка вымогателей с неимоверным подлецом во главе. Кличут коего в определённых кругах не иначе как Юром Мясником. Как-то, пребывая в загуле, имел глупость занять у оного денег. Насилу выплатил долг, страхов натерпевшись неимоверных. Но, если господа помышляют пообщаться с этим бандитом, тому, увы, — Непряхин развёл руками, — уже не быть. Не далее, как вчера, прознал я про то, что вся шайка Юра Мясника сама попала под нож. Всех до одного вырезали, и самого Юра, и Гвоздя вашего.
— Зашибись, — здорово озадачился я такой новостью. — А я хотел потолковать с этими гопниками. Вы должно быть не знаете, но именно Гвоздь убил господина Аляпкина.
— Вот как? — удивление Непряхина было под стать моему. — Очень то необычно.
— Это почему же? — усмехнувшись, спросил Тимон. — Неужто ваш Мясник кличку за любовь к свиной вырезке получил?
— Юр Мясник типом был подлым, — вместо Непряхина ответил урядник, — и до денег был жадным. Но занимался в основном ростовщичеством и должников своих третировал нещадно. Иной раз мог за долгую просрочку даже малость подрезать виновных. Ведомо нам, хоть и без доказательств твёрдых, что многих он изуродовал, а однажды кого-то даже уха лишил. Но до смертоубийства никогда дела свои не доводил. Не в его, мол, это правилах.
— Надо же, — хмыкнул я, — правильный какой. А вот Аляпкина подручный его прирезал и не поморщился.