— И горячий шоколад добавьте! — крикнул я ему вслед.
Глава 45
Не успели мы приступить к десерту, как заявился егерь. Увидев нас, подошёл поздороваться.
— Составьте нам компанию, — пригласила Глория. — У меня есть несколько вопросов. Почему бы не совместить приятное с полезным?
Броуд нехотя пожал плечами.
— Что ж… можно. Хотя вы, кажется, уже заканчиваете?
— Ничего, вопросов не так много.
Когда егерь подозвал официанта и сделал заказ, Глория спросила:
— Вы кого-нибудь подозреваете в совершённых убийствах?
Егерь с серьёзным видом покачал головой.
— Я нет, но отец Бэйзил говорит, что это Господь покарал грешников. Хотя, честное слово, не могу взять в толк, что такого могли совершить эти женщины, чтобы прогневить Бога.
— Кто такой отец Бэйзил? — спросил я. — Приходской священник?
Егерь кивнул.
— Он говорил про убийства во время воскресной проповеди.
— О наказании грешников?
— Ага.
— А вы с ним не согласны?
Броуд почесал нос, втянул воздух — словно собираясь с мыслями.
— Понимаете, я не знал остальных убитых женщин — только немецкую графиню. Но мне трудно представить, что Господь обратил гнев именно на них, в то время как вокруг полно закоренелых грешников.
— Например?
— Не хочу говорить плохо о людях. Да и потом я не имел в виду никого конкретного, — егерь насупился, и я понял, что до поры до времени мы из него ничего не вытянем.
Глория, видимо, тоже так решила, потому что не стала настаивать, а вместо этого спросила:
— Отец Бэйзил давно у вас в приходе?
— Нет, он приехал только в апреле этого года. До него был отец Исайя, но мы похоронили его в марте, — Броуд размашисто перекрестился. — Царствие ему небесное. Он бы славным человеком и добрым христианином.
— Как он умер? — спросила Глория.
— Старость. Почтенному отцу Исайе исполнилось восемьдесят три года. Пятнадцать из них он провёл в нашем приходе и был истинным пастырем для нас.
Меня заинтересовал человек, бичующий порок и сформулировавший собственную версию произошедших убийств. Конечно, едва ли священник имел в виду, что Господь лично снизошёл до расправы над несчастными женщинами — вероятнее, что он подразумевал стечение обстоятельств. И всё же, мы обязаны рассмотреть все, даже самые безнадёжные на первый взгляд возможности. Только следовало помнить, что егерь вполне мог нарочно «подбросить» нам священника, чтобы отвести от себя подозрение.
— А вы сами прожили в Доркинге всю жизнь? — спросила Глория.
Броуд кивнул.
— Пятьдесят семь лет!
Я взглянул на него с удивлением. На вид не дал бы егерю больше сорока пяти.
— И ни разу не бывали за границей? — продолжила Глория.
— Какое там! Дальше Лондона не ездил. Принимал дела. Провёл там меньше недели.
— А о каких грехах говорил отец Бэйзил в проповеди? — спросил я. — За что, по его мнению, Господь покарал убитых?
— Не помню, чтобы он говорил про это. Речь больше шла о том, что Бог подал нам знак не забывать его заповедей. Впрочем, кажется, отец Бэйзил сказал, будто графиня поплатилась за свою гордыню. А она совсем не была гордой, поверьте. Скорее даже наоборот. Заговаривала со мной, простолюдином. И не сказать, чтобы снисходительно. Почти как с равным. Человека во мне признавала. У аристократов обычно такого в заводе нет, верно?
— Вы правы, мистер Броуд, — ответила за меня Глория. — Они, конечно, редко ведут задушевные беседы с теми, кто стоит ниже их на социальной лестнице.
Был ли это камешек в мой огород? Вряд ли: мы-то разговоры вели. Так до всего остального и договорились.
— Вы не знаете, ещё с кем-нибудь графиня заговаривала? — спросил я.
— Понятия не имею.
— А остальных убитых женщин вы знали?
— Мэри Сандерс, горничную леди Трэверс, знал, — проговорил егерь, чуть помедлив. — А гордячку нет. Они с мужем только в этом году приехали в Доркинг, и мы их видели разве по воскресеньям, в церкви.
— Гордячку?
— Ага. Так мы в деревне леди Арман прозвали. Да и муж у неё такой же. Напыщенный, как попугай. На всех свысока смотрит, будто принц какой! Они ж не водились ни с кем. Гостей не принимали и сами ни к кому не ездили. Поначалу-то соседи хотели с ними подружиться, да только, бывало, приедет какой-нибудь местный аристократ в «Ванделисс» к ним знакомиться, а графу слуга с заднего крыльца машину подает. И поминай, как звали. А супруга его не выйдет даже — скажется больной, или горничная доложит, что леди спит, и будить не велено. Так и перестали к ним ездить.