Они разговаривали на ходу, и Крейн поднимался вслед за Сайласом по широкой внутренней лестнице.
— Я хотел бы увидеть иностранного короля или архимиллиардера, — задумчиво сказал Крейн.
— Это трудно. — Посетителей высшей марки доставляют в исполнительный отдел при помощи специального тайного лифта. Обыкновенно клиенты ожидают своей очереди в музее.
— В музее?
— Да, в музее.
— В каком… музее, сэр?
— В музее Ната Пинкертона, дорогой коллега, куда вы как раз вступаете в настоящий момент.
И в самом деле, они уже стояли на верхней площадке и Сайлас распахнул перед Крейном большую причудливую дверь так поспешно, что тот едва успел прочитать надпись, выгравированную на мраморной доске золотыми буквами:
МУЗЕЙ ПАМЯТИ
КОРОЛЯ сыщиков
и
ДОРОГОГО ОТЦА АЛЛАНА НАТА ПИНКЕРТОНА
(1825–1884)
Здесь ничто не напоминало о коммерческом холоде, о прямых линиях и ровных поверхностях. Напротив того, огромный зал музея служил местом встречи неслыханных архитектурных противоречий. Стройные мраморные колонны, как будто сбежавшие с римского портика, поддерживали готические своды. Вдоль границы сводов и стен карнизы рококо расцветали крупными золотыми завитками. И вместе с завитками, казалось, расцветало и пробивалось наружу все мечтательное и нежное, что таилось в душе деловитых владельцев Чикагской областной конторы.
Против главного входа, между колоннами и под завитками, был вделан в стену гигантский портрет мужчины лет сорока, во фраке, сшитом по моде семидесятых годов, и в белом галстуке. Высокий лоб без морщин, круто подстриженные виски, холодные серые глаза, большой прямой нос, большой рот с слегка опущенными углами и четырехугольный подбородок. Мужчина был американцем; американцем в идеале; американцем, какого только может создать воображение; пределом американизма, к которому стремится Америка. Над его правым плечом, мощным плечом гимнаста и атлета, парило какое-то эфемерное существо в непрочных одеждах, осеняя голову стопроцентного американца лавровым венком. Мужчина во фраке опирался левой рукой на низкую колонну. На колонне лежали перчатки для бокса, черная полумаска и длинный револьвер системы Кольта.
Великий сыщик! Великий сыщик! Великий сыщик!
Крейн смотрел не отрываясь. Даниэль Сайлас заговорил ровным голосом:
— Ничто не могло остановить мистера Роберта и мистера Вильяма Пинкертона в их стремлении увековечить священную для них память отца. Обратите внимание на эти колонны и арки. Здесь все решительно напоминает храм, за исключением двух-трех гарнитуров мягкой мебели, предназначенных для посетителей, ожидающих приема. Да вот как раз…
С голубого пышного дивана сорвалась небольшая женщина под темной вуалью и почти подбежала к вошедшим.
— Ах, наконец-то, наконец-то! Я жду так долго… Мне так нужно видеть кого-нибудь… кого-нибудь из самых главных сыщиков.
Наряд посетительницы несомненно вышел из рук первоклассного портного; мех, покрывавший ее плечи, мог быть оценен примерно в две тысячи двести долларов. Д. Сайлас мысленно произвел подсчет и поклонился как раз с той степенью почтительности, какая по правилам агентства соответствовала цене наряда + цена меха + приблизительная цена прекрасного изумруда на правой руке посетительницы (неснятая перчатка мешала установить стоимость левой руки).
— Сударыня, мне очень жаль, но в данном случае я бессилен. Сегодня администрация отсутствует.
— Но почему же, почему же? — нервно твердила дама.
— Сударыня, — сказал Сайлас торжественно, — сегодня день рождения принципалов, — мистер Вильям и мистер Роберт — близнецы. Старший персонал имеет честь находиться на парадном приеме у мистера Вильяма Пинкертона, который принимает поздравления за себя и за брата, пребывающего в Нью-Йорке.
— Ах, они близнецы, — сказала дама рассеянно, — какое поразительное совпадение!
— Сударыня, — возразил Сайлас, несколько уязвленный, — твердые семейные устои и взаимная родственная привязанность, всегда отличавшая членов семьи Пинкертон, конечно, найдут отклик в вашем сердце. Впрочем, от принципала м-р Бангс, вероятно, заедет в контору. Разрешите тем временем приступить к демонстрации поразительных экспонатов нашего музея?
Дама вдруг откинула вуаль, и Крейн увидел узкое лицо с большими взволнованными глазами.