— Джеральд Крейн? — ласково спросил толстяк.
— Да, сэр.
— Рад вас видеть. Садитесь.
Крейн съел горячий завтрак на доллар ирландца Томми; теперь он сидел против будущего хозяина настороженный, с ясной головой и послушными нервами. Позади голод, затянувшийся голод, похожий на болезнь и уже совсем не похожий на желание есть. Крейн сжал зубы: я должен найти работу.
Толстяк заговорил мягким голосом:
— Любезный Крейн, наша фирма нуждается в сотрудниках… только в сотрудниках, внушающих безусловное доверие. Поэтому я настоятельно советую вам раскрыть свою душу (если позволено будет так выразиться) в большей степени… чем это обычно принято при переговорах о поступлении на службу. Вы уловили мою мысль?
— Мне кажется, я понял вас, сэр, — сказал Крейн осторожно.
— Прекрасно. Начнем по порядку: при каких обстоятельствах разорился ваш почтенный отец?
— Мой отец был мелким фермером, сэр. Некто Уоллер, богатый скотовод, — у него в наших местах было тысячи четыре акров земли, — решил завладеть участками отца и его соседей.
— О! Откуда такая упорная вражда?
— Никакой вражды, сэр. Просто старому Джорджу Уоллеру хотелось расширить свой надел. Он запутал фермеров в долговых обязательствах. Любому из них ничего не стоило заарканить дикую лошадь, но банковские операции, сэр, им давались с трудом. Земля, скот, все имущество досталось Уоллеру. Я был как раз в отъезде… Я нашел только пустой дом, который уже не был моим домом, и могилу отца, умершего от нервной горячки.
— Вы рассказали очень печальную историю, милый Крейн, очень печальную… Вероятно, беззаконные действия этого мистера Уоллера возмутили вас до глубины души?
— Нет, сэр. Насколько я знаю, Джордж Уоллер действовал по закону.
— Но ваше моральное чувство, мой мальчик! Пожалуйста, будьте откровенны, — ваше моральное чувство не могло не страдать при виде подобной жестокости…
— Не совсем так, сэр. Я жалел отца. Кроме него, у меня никого не было на свете. Но я не забыл, что покойный отец учил меня относиться к жизни как к драке. Сам он не спускал никому, особенно неграм и пришлому сброду, шнырявшему в поисках работы. Отец нарвался на чемпиона — и погиб. На его могиле я думал о том, что надо побеждать в драке.
Крейн поднял голову с внезапным испугом, — не сказал ли он слишком много? Но толстяк смотрел поощрительно.
— На могиле отца вы приняли решение, достойное американца и мужчины. Скажите… Впоследствии, ваши товарищи, конторские служащие, не предлагали вам вступить в профессиональную организацию?
— Нет, сэр. Канзас-Сити торгует скотом, зерном и консервами; там мало заводов, и потому о таких вещах меньше слышно. К тому же вся контора знала, что я в родстве с патроном. Быть может, они не считали удобным…
— Весьма возможно! Ну, а потом — на фабрике?
— Но, сэр, не мог же я считать себя настоящим рабочим и входить во все эти интересы. Как раз тогда много болтали о стачке. Кажется, рабочие были правы, но в конце концов все это меня не касалось.
— Конечно. Однако сейчас это касается всех. В Чикаго, в двадцати пяти минутах езды от места, где мы с вами находимся, заседает Первый конгресс индустриальных союзов. Эти люди, милый Крейн, называют себя И…Р…М… Индустриальными Рабочими Мира!
— Я читал об этом в газетах, — сказал Крейн.
— Тем лучше. Вы знаете лозунг Американской федерации труда — «хорошая заработная плата за хороший рабочий день»? И.Р.М. взамен предлагают формулу: «Долой… систему… наемного труда». Что вы думаете об этом?
— Сэр, я боюсь уронить себя в ваших глазах, но я не думаю об этом.
— А! Но все же, когда обществу приходится выбирать между Американской федерацией труда и социалистами и анархистами из Западной федерации рудокопов или из Интернационального союза рабочих-металлистов?
Крейн усмехнулся чуть заметно:
— Я не выбрал бы ни тех, ни других. Если у человека трезвая голова и здоровые руки, он все равно возьмет свое, а брать свое удобнее в одиночку.
— Значит, вы…
— Довольно!
Из всех предметов, находившихся в комнате, это слово скорее всего мог произнести джентльмен в темных очках. Крейн тем не менее вздрогнул. Толстяк покорно умолк. По его знаку Крейн встал и остановился перед столом. Через стол странный джентльмен смотрел на него темными очками.
— Вы посещаете церковь?
— Да, сэр. Я не смею считать себя примерным христианином, но…