Вот этим последним правилом я и пренебрег, врезавшись на скорости в эту темную полосу и не сразу сообразив, отчего это вдруг автомашину повело из стороны в сторону, как на льду, и она перестала слушаться руля. И только услышав странный визг, я понял, что врезался в стадо крыс, мигрировавших со свалки в сторону трущоб. Крысы, ведомые своим вожаком, двигались сплошным многоярусным потоком, налезая друг на друга и не обращая внимания на свет фар.
От столкновения с толстенными пальмами, росшими по обеим сторонам шоссе, меня спасло то, что у моего «Пежо» был передний привод, и в этот поздний час на шоссе не было ни попутного, ни встречного транспорта. Вместо тормозов я нажал на педаль газа, выровнял машину и, стараясь не слышать противного визга из-под колес, проскочил это поганое место.
Когда я наконец выбрался на свободное шоссе и сбросил газ, меня буквально колотило от омерзения и осознания того, что я чудом избежал аварии.
На следующее утро я отогнал автомашину на станцию техобслуживания, объяснил, что случилось со мной накануне вечером, и попросил тщательно вымыть ее снизу доверху.
Но все это произошло гораздо позже. А тогда, в тот самый первый день, выгрузив наших попутчиков и оставив их приводить в чувство вконец расстроившуюся женщину, мы поехали дальше.
Доставшаяся нам по наследству от нашего предшественника квартира находилась на втором этаже дома, мало отличавшегося по своему санитарному состоянию от того, в котором жили сотрудники нашего посольства. И все же была в нем одна примечательная особенность: вода из городского водопровода самотеком натекала в бетонированную яму-накопитель, находившуюся прямо в цоколе дома, откуда насос качал ее в бак на крыше, из которого она и растекалась по квартирам.
Когда-то, возможно, еще в колониальную эпоху, яма-накопитель закрывалась металлической крышкой, но вскоре после достижения независимости ее, видимо, ликвидировали, потому что коммунальное хозяйство быстро пришло в упадок, население столицы увеличилось в несколько раз, а водоразборных колонок на улицах не хватало, и поэтому ямой пользовались жители всего квартала.
Естественно, это страшно не нравилось жильцам дома, потому что в подъезде вечно толпились женщины и дети, черпавшие из ямы воду, под ногами хлюпала грязная жижа, однако все попытки закрыть яму крышкой оканчивались неудачей: местные народные умельцы моментально сбивали замок, срывали крышку с петель и она бесследно исчезала. Жильцы дома долго, но безуспешно боролись с этой ужасной антисанитарией, вполне резонно опасаясь, что до добра такое положение не доведет. Да и оснований для этого было более чем достаточно: вода периодически то чем-то пахла, то приобретала разнообразные цветовые оттенки, то даже после фильтрования выпадали какие-то странные осадки.
Так бы мы, наверное, и пили эту водичку до конца командировки, если бы не произошло одно событие, оставшееся абсолютно неизвестным для других жильцов, но имевшее для них самые благоприятные последствия.
А случилось вот что. Однажды я провел у себя дома встречу с одним весьма полезным для нас человеком, снабжавшим разведку сведениями о политике западных держав, и получил от него ряд документов, в том числе протоколы переговоров премьер-министра и помощника госсекретаря США по африканским делам. Дело было за полночь, и мы договорились, что он оставит документы у меня, утром я их перефотографирую, а вечером верну на кратковременной встрече в городе.
Но на следующий вечер наша встреча не состоялась. Не явился он и на запасную встречу, а все попытки связаться с ним или перехватить по дороге на службу или домой тоже закончились неудачей.
Не берусь описывать, что я пережил за эти несколько дней, пока ничего не знал о судьбе этого агента. Документы, от которых зависела его судьба, а возможно и жизнь, и которые я никак не мог ему вернуть, жгли мне руки. Мы с резидентом уже не знали, что и думать, однако нас в какой-то мере успокаивало и обнадеживало то, что никаких сведений, указывающих на его провал, тоже не поступало, хотя у нас были очень надежные источники в спецслужбах.
И лишь на пятый день он снова поздно вечером пришел ко мне на квартиру и рассказал леденящую кровь историю.
Как только он вышел из моей квартиры и за ним закрылась дверь, агент оказался в кромешной темноте: никакого освещения в подъезде не было и быть не могло, так как все попытки ввернуть лампочки заканчивались тем, что их немедленно выворачивали. Да, честно говоря, я никогда и не пытался их вворачивать (этим грешили некоторые мои наиболее пугливые соседи), потому что темнота вполне меня устраивала: она обеспечивала скрытность посещений квартиры теми, кто не хотел, чтобы об этом знали люди, не посвященные в характер наших взаимоотношений.