— Можно предложить ему частным образом ремонтировать наши автомашины. Или доплачивать за техобслуживание и постепенно приучить его к дополнительному заработку.
— Согласен, — заключил я и заглянул в шпаргалку, которую написал, слушая Базиленко. — Так, теперь Диалло. Вот его, я думаю, вполне можно перевербовать. Но спешить с этим тоже не будем. Сначала как следует его изучим. Остальное будет зависеть от того, удастся ли нам заменить Вада нашим человеком или нет. За количеством гнаться не будем. Не тот случай!
— Понимаю, Михаил Иванович, — улыбнулся Базиленко. — А как поступим с Кейта?
— Подождем, что выяснит «Рокки», — решил я. — Может, придется заниматься не им, а Акуфой. А пока подготовь запрос в Центр с просьбой собрать на Акуфу подробные данные по периоду учебы в СССР, а также через нашу резидентуру в сопредельной стране.
— А что будем делать с Туре и остальными? — спросил неугомонный Базиленко.
Но у меня уже созрело решение по всем местным гражданам, и я без особых раздумий был готов ответить на все вопросы.
— Пока не заменим Вада, Туре трогать не будем. Это его человек, и проблему надо решать в комплексе. Остальные тоже пусть работают. Но тебе следует держать под постоянным контролем все, что касается приема местных граждан на работу в наши учреждения. И особенно соблюдение ими установленного режима работы. Организуй за ними постоянное и тщательное агентурное наблюдение, изучай поведение и скрупулезно фиксируй все факты, свидетельствующие о возможном использовании местными спецслужбами для проведения враждебной деятельности.
— Да я и так фиксирую, Михаил Иванович, — с обидой в голосе стал оправдываться Базиленко.
— Плоховато, Павел Игнатьевич, — укоризненно сказал я. — Ты не обижайся, а делай выводы. Сведения-то об их сотрудничестве с контрразведкой получены от «Рокки», а не от тебя. Так что мы оба не досмотрели…
21
Я снова лечу в самолете. На этот раз в Москву.
Ил-62 завис над пустыней Сахара, и, сидя у иллюминатора в салоне первого класса, я наблюдаю, как далеко внизу медленно проплывает однообразная, желто-бурая волнистая равнина, кое-где перемежаемая красноватыми пятнами выходящего на поверхность латерита.
С высоты в десять тысяч метров пустыня кажется абсолютно безжизненной, но я знаю, что это не так: где-то там кочует удивительное, неуловимое племя «песчаных людей», вся жизнь которых проходит в песке. В нем они живут, в нем рожают детей, в него укладывают новорожденных младенцев и песок заменяет им пеленки, в него моментально закапываются, если им грозит какая-то опасность. Да так закапываются, что не только с большого расстояния, но и вблизи невозможно заметить, что совсем рядом есть люди.
Внезапно под нашим Ил-62 промелькнул кажущийся игрушечным самолетик — это был французский разведчик «Мистэр». Он напомнил мне, что в этом районе Сахары идет одна из многих локальных войн, и где-то сейчас, возможно, вертолет, управляемый каким-нибудь наемником, снизившись над барханами, струей от винта «выдувает» из песка зарывшихся в него «песчаных людей», а затем расстреливает их из пулемета.
Вообразив эту кровавую сцену, я отвернулся от иллюминатора и постарался думать о чем-нибудь другом. Например, о том, что в Москве меня ждет семья. И только я подумал об этом, как меня охватило волнение от осознания того, что через несколько часов я буду дома.
Обычно, уезжая один за границу или оставаясь там без семьи, я усилием воли отключал тот участок сознания, который, когда мы все вместе, контролирует семейное благополучие. И весь период одиночества старался не думать о тех, кого оставил в Москве.
Это не было проявлением эгоизма или черствостью души, а всего лишь естественной защитной реакцией на длительную разлуку: если постоянно думать о своих близких, переживать по поводу и без повода и постоянно травить себе душу — никаких нервов не хватит! И тогда вместо нормальной работы, и без того забирающей всю нервную энергию без остатка, будет сплошное самоедство. Да и переживать бесполезно — все равно ничем помочь я не мог!
Поэтому я и отключался на время и вновь, словно по команде, вспоминал о своем супружеском и отцовском долге лишь за несколько часов до встречи, когда возвращался в Москву или когда Татьяна летела ко мне.
Эту довольно непростую, но полезную премудрость я освоил, еще когда готовился к нелегальной работе. Именно тогда, давая себе различные команды, я научился на короткое, а то и на продолжительное время подавлять в себе кое-какие частные эмоции: воспоминания о прошлом, тоску по Родине, ощущение своей принадлежности к народу великой страны… да мало ли что еще приходится в себе подавить, когда выдаешь себя совсем за другого человека!