И в-третьих, я представил себе, в каком положении окажутся десятки резидентов КГБ, когда выполнят указание Центра, и послы поймут, что им, полновластным представителям государства, «первым после Бога», как говаривали когда-то на флоте, в Москве доверяют меньше, чем представителям спецслужб! Не у всех же резидентов были такие хорошие отношения с послами, как у меня с Гладышевым, хотя подобные штучки могли испортить самые лучшие отношения.
Не знаю, какое решение приняли мои коллеги в других странах, но я решил сразу: не ждать до утра, немедленно встретиться с Гладышевым и показать ему шифртелеграмму!
На мое счастье в этот поздний час Евгений Павлович, как и я, еще находился в посольстве.
Прочитав шифртелеграмму, Гладышев ничего не сказал, а только, по своему обыкновению, внимательно посмотрел мне в глаза. Он делал так каждый раз, когда видел или чувствовал, что я отступаю от данных мне указаний или принимаю какое-то самостоятельное решение, расходящееся с установившейся практикой. Потом он, как и я, прочитал шифртелеграмму еще раз, отложил ее в сторону и сказал:
— Может, хоть Юрий Владимирович наведет, наконец, порядок! Сколько можно терпеть этот бардак?!
Ни избрание бывшего председателя КГБ на пост генерального секретаря ЦК КПСС, ни его непродолжительная деятельность на этом посту никак не повлияли на наши взаимоотношения с Гладышевым. Как и до этого, они оставались ровными и дружескими до самого конца нашей совместной работы в стране, лишний раз подтвердив, что неподвластны никаким конъюнктурным соображениям.
Но многие мои коллеги, работавшие в других странах, рассказывали мне потом, какие неожиданные и порой невероятные последствия имело для них это событие и какие удивительные метаморфозы произошли с их непосредственным окружением. Впрочем, если вдуматься, ничего неожиданного не было. Все происходило в рамках бытовавших традиций и той верноподданнической и льстивой атмосферы, которой дышал номенклатурный и чиновный люд не только в советских учреждениях за границей, но и в самом Отечестве.
А суть этих рассказов состояла в том, что уже через несколько минут после официального сообщения о смене руководства партии и государства даже самые явные недоброжелатели сменили, что называется, гнев на милость и демонстрировали просто-таки показную лояльность и самые дружественные чувства по отношению к сотрудникам ведомства, с которым ранее они вынужденно считались, но к которому по меньшей мере не питали никаких симпатий, если не сказать больше. Стоило бывшему председателю КГБ стать первым лицом в СССР, и рейтинг не только резидентов, но и рядовых сотрудников внешней разведки неизмеримо возрос!
Первые сообщения о начавшихся в стране позитивных процессах еще больше подняли их авторитет. Всем было ясно, что именно сотрудники КГБ будут служить главной опорой в проведении долгожданных реформ, и от их всевидящего ока не спрячется ни один скомпрометировавший себя при прежнем руководстве функционер.
Так продолжалось чуть более года, до того самого момента, пока на высшие посты в партии и государстве не пришел К. У. Черненко. С этого дня все резко вернулось на круги своя, и тонко чувствующие конъюнктуру загранработники моментально охладели к тем, чью дружбу и расположение они еще вчера считали гарантией собственного благополучия.
Я пережил и эту смену генсеков, и вновь она никак не повлияла на наши с Гладышевым взаимоотношения, если не считать нескольких крепких слов, которыми мы (наедине!) обменялись по этому поводу. Нам было ясно, что при новом руководстве ни о каких реформах не может быть и речи, и страна снова погрузится в летаргический сон, от которого всех порядочных людей уже давно тошнило.
К этому времени из страны уже уехал Базиленко, и я работал практически с новым составом резидентуры.
Вскоре и Гладышев получил из МИДа весточку, что ему готовится замена в лице бывшего секретаря обкома партии, которому потребовалось срочно подыскать другую работу. Перспектива налаживать отношения с новым послом мне никак не улыбалась. Откуда я мог знать, что он за человек и как сложатся наши отношения?
По своим каналам я навел о нем кое-какие справки, и полученная информация подтвердила самые худшие мои опасения. Решив не искушать судьбу, я сослался на семейные обстоятельства и настойчиво попросил Центр подготовить замену и мне. Заканчивался четвертый год моей работы в стране, и Центру ничего не оставалось, как пойти мне навстречу и разрешить до приезда замены передать дела своему заместителю.