…отчаянно стуча зубами и матерно ругаясь через слово, но все равно делая это немного потише, чем в первые минуты после рукотворного душа, организованного агентом Преисподней, девчонка сбросила обутые на босу ногу сапоги и шустрым зверьком юркнула под одеяло, потребовав, как ей казалось, совершенно законно:
– Симон! Если ты провозишься еще минуту, будешь греть мою уже остывающую тушку…
Привычно делая вид, что абсолютно не обращает внимание на женские капризы, мужчина снял и припрятал в укромном уголке под сидениями заветные черные очки, уложил поблизости – рукой достать – свою неизменную трость, подкинул ближе к Некте ножны с широким ножом и лишь после этого сильно дунул на блеклый фитилек керосиновой лампы…
…зевая изо всех сил, старательно тряся при этом головой, Винченцо прислонился спиной к забору и тут же сполз вниз, присаживаясь на корточки, отчаянно борясь со сном. «И с чего так устал? – невольно подумалось ему. – Всего-то полдня верхом, не торопясь, по хорошо знакомой, безопасной дороге, ну, часа два суетливых, как обычно, но обошедшихся без неожиданностей сборов… а вот уже валит с ног сон, как глубокого старика…» И хотя желание выспаться после конной прогулки во главе полсотни всадников было столь же естественным, как и голод, Винченцо никак не мог отделаться от неприятных ощущений, дурных предчувствий, хотя, казалось, чего можно бояться на постоялом дворе тайного, но всем в округе хорошо известного конгрегатора Руфинуса, за толстыми бревнами забора, за охраняемыми не спящей стражей – это сотник только что проверил лично – крепкими воротами, в окружении верных и готовых к бою даже спросонья людей, с которыми ветеран уже успел нахлебаться и бед, и побед…
Расположившиеся в основном во дворе, под навесом от дождя, на свежей соломе, воины похрапывали, бормотали во сне, ворочались, задевая лежащих рядом соратников… откуда-то из дальнего, самого темного уголка двора доносился сдавленный женский голос: «Давай… давай… давай…», перемежаемый всхлипами, вздохами, сопением и звонкими шлепками друг о друга обнаженных тел… видимо, кому-то из сменившихся от ворот стражников повезло прищучить одну из служанок… еще одну затребовал к себе виконт, взять которого с собой, посмотреть на дворянчика в простейшем деле, тем более, после неоконченной схватки в монастырском дворе сотник был просто обязан… конечно, и самому Винченцо брат Руфинус предлагал разговеться после монастырских строгостей, но старший отряда предпочел баловству сон… да и какие тут развлечения, если уже в сумерки после пары глотков вина голова стала тяжелой, как свинцовый шар, а веки сами собой закрывались, тянулись друг к другу, как намагниченные…
У входа в трактир и расположенные на втором этаже строения отдельные комнаты для благородных проезжих вдруг мелькнул огонь, и всю сонливость Винченцо, как рукой сняло…распрямившись, как ивовая ветвь после порыва ветра, сотник шагнул в сторонку и вгляделся в слабенький, тусклый огонек лучины – воины ночью факелов и свечей не жгли, не было такой надобности, не в осаде, небось… подсвечивая себе горящей тонкой щепочкой от трактира к сараю, приткнувшемуся в противоположном углу двора, стараясь держаться поближе к стене, проковыляла растрепанная, кое-как, видать, в темноте одетая совсем юная девчонка… сотник заметил, что ноги она старательно расставляла пошире и болезненно морщилась после каждого шага… «Ай, да дворянчик, сунул огонька девке, – с ухмылкой подумал Винченцо, но тут же будто спохватился. – Вот так бы он драться умел, как на девок залазить…»
Пострадавшая от молодого виконта служанка, пригасив лучину, скрылась в сарае, где хранились сено, солома и еще какие-то требующие сухости и внимания к себе припасы, а сотник, на всякий случай глянув на стражников, бдящих у ворот, зашагал к трактиру…проверил службу разок за ночь – и довольно, люди в отряде собрались не случайные, всех он знает, если бы не нудное ощущение, невнятное предчувствие, то и не стал бы вставать среди ночи… на ощупь пробравшись через пустынный, тихий зал, поднявшись по скрипучей узкой лестнице, Винченцо отворил первую, ближайшую дверь в маленькую комнатку, почти келью, и, позабыв о желании раздеться, даже не скинув сапоги, повалился на застланный той же соломой пополам с полынью, только заправленной в холщовый мешок, чтобы не выметать каждый час дощатые полы, узкий и жесткий топчан…