Бой с каждым мгновением неминуемо продвигался к своему логическому завершению – избитому до синяков юноше, кровной обиде, возможно, очередной жалобе на зарвавшегося простолюдина, пусть и исполняющего обязанности командира сотни, но неожиданно, сразу после очередной неудачной атаки, болезненного удара эстоком и ухода в сторону шагов на пять белокурого дворянчика, откуда-то сверху, будто с небес, раздался звучный, покрывший шум боя и невнятный говор собравшихся в круг воинов, голос:
– Винченцо! Либерум Винченцо! Не сочтите за труд! Подымитесь ко мне!
Все присутствующие в монастырском дворе, даже торопливо бегущий к колодцу маленький мальчишка-поваренок с огромной для него бадьей в руках, задрали головы, пытаясь разглядеть подавшего из окна второго этажа голос одного из высших иерархов не только самого монастыря, но и отделения Congregatio pro Doctrina Fidei, с давних времен базирующегося в этих древних стенах. И лишь названный либом Винченцо не поддался всеобщему любопытству, четко отсалютовав остановившемуся на полудвижении дворянчику и неожиданно резким, точным броском отправив эсток в замшелую колоду, на которой временами рубили мясо для воинского стола, а в прежние времена, говорят, и головы благородных бунтовщиков и высокорожденных еретиков. Клинок на пол-ладони вошел в окаменевшее дерево, вспугнув рой злых осенних мух, никогда не покидающих этого места, а Винченцо уже орал на весь двор командирским, зычным голосом:
– Коська! Воды мне! – и тут же, будто только заметив, набросился на переминающихся с ноги на ногу воинов: – Что встали, бездельники? Кто-то скомандовал перерыв? Или вы утомились, глядя на схватку? Работать, дармоеды! Работать!..
Спохватившись, стражники суетливо начали разбираться по парам для ежедневной отработки индивидуального мечного боя, а растерявшийся таким неожиданным исходом схватки с командиром местного отряда белокурый дворянчик застыл соляным столпом, опустив меч к ногам… Винченцо счел за лучшее не затрагивать гордое дворянское сердце своими распоряжениями и, срывая на ходу кожаный жилет и защитную маску с лица, направился в уголок двора, к колодцу, из которого его оруженосец, мальчишка Константин, прозванный Коськой, уже вытащил полное деревянное ведро ледяной воды.
– Лей! – распорядился сотник, чуть пригибаясь над длинной, пропахшей сыростью колодой, и, кажется, даже не вздрогнул, когда остуженная в недрах земли струя колодезной воды ударила по разгоряченному телу.
Не вытираясь, лишь подхватив из рук проворного Коськи застиранную серую рубаху грубого холста, Винченцо, одеваясь на ходу, прошел вдоль стены к тяжелым дубовым дверями, ведущим во внутренние помещения монастыря… в лицо ему пахнула темная прохлада, насыщенная ароматами высушенных трав… и изображение, потускнев и сморщившись, нехотя исчезло из зеркала…
Иерарх у окна больничного коридора казался драгоценным камнем в помоечной оправе бутылочного стекла среди суетливо перемещающихся мимо него больных в казенных, застиранных пижамках и халатах, в домашних потрепанных одежках, в шлепанцах на босу ногу, и даже среди изредка мелькающих деловито сосредоточенных врачей и нахмуренных медсестер в белых, не всегда чистых халатах. По непроницаемой маске лица беса невозможно было определить, как он относится к небольшой задержке грешных душ, посвященной макияжу Некты, хотя, по здравому размышлению, что значат пятнадцать минут для вечного существа? Рядом, но на строго определенном, почтительном расстоянии от Иерарха томился бездельем среди множества грешников, своих потенциальных клиентов, полубес, исполняющий обязанности свиты при своем владыке. Именно к нему в первую очередь обратился Иерарх, завидев Симон и Некту:
– Договорись с врачами, деньги не считай, но и не разбрасывайся, тут, кажется, в чести загребать все, что только дают…
Быстро склонившись в почтительном поклоне, полубес исчез, будто растворился, слился с толпой больных, а Иерарх продолжил раздавать указания, в этот раз ткнув пальцем в Симона:
– А ты разберись с полицейскими, кажется, им что-то надо от нашей пострадавшей…