Максимов усмехнулся и заметил с издевкой:
— Ну, что вы за люди, башкирцы! С жирного, отменного чернозема столько пшеницы иметь можно, а вы туда свою скотину пускаете. Куда это годится — такое добро переводить! Ежели согласитесь перенести вешнюю стоянку в другое место, обещаю вам хлеб поставлять, сахар да чай.
— А что с нашей землей будет?
— Хочу зерном засеять.
— Наше пастбище — зерном?! — обомлел староста.
— Да не все ли вам равно, где скотину пасти, что вы за эти угодья цепляетесь? — потерял терпение Максимов и добавил с угрозой: — Ежели уйдете оттуда, будет промеж нас мир. А не согласитесь, тогда уж не обессудьте, на себя пеняйте!
— Как же так, господин боярин? Да мы… Мы ведь… — взмолился Яубасар, чуть не плача. Но тут вмешался Давлетбай.
— Не желаем уступать никому землю наших предков! — заявил он решительно.
Его поддержали односельчане, хранившие до сих пор молчание:
— Неужто боярам земли мало, на наши пастбища зарятся?!
— Нет, не уйдем с Сюмюка!
— Ни за что не уступим!
— Ищи себе другое место для хлеба, барин!..
Перекрикивая друг друга, люди рвались вперед.
Кольцо вокруг приезжих сужалось. Капитан Замараткин побледнел.
Стараясь не выдать страха, Максимов насилу выдавил из себя улыбку и сказал:
— Зря вы так расшумелись! Да разве ж стал бы я по-доброму разговаривать, кабы не уважал вас. А ведь мог поступить так, как власти велят!..
— Власти? — удивленно переспросил Давлетбай.
— Именно так. Ваши земли отданы мне.
Его слова только подлили масла в огонь. Башкиры снова возмутились:
— Что за новости?! Кто дал право распоряжаться нашей землей?!
— Вопрос о земле решается только на йыйыне!
— Как посмели нарушить закон Ивана Грозного?!..
И тут сорвался кое-как крепившийся капитан Замараткин.
— Мол-ча-а-ать!.. — заорал он что есть мочи. — Не понимаете по-хорошему, мерзавцы, так я вам…
— Саша, — схватил офицера за руку Максимов, — успокойся, не горячись. Я попытаюсь уладить все миром.
Замараткин умолк, и башкиры угомонились.
— Вот что мы можем сделать — я согласен выкупить у вас вашу землю, — воспользовавшись затишьем, обратился к ним Максимов и, взглянув на старосту, спросил: — Что скажете на это?
Боясь глядеть боярину прямо в его плутоватые глаза, Яубасар тихо промолвил:
— Не знаю… Что народ скажет…
Но люди снова сорвались.
— Нет, мы не согласны продавать свою землю! — крикнул Исхак.
Его поддержали другие:
— Никто еще не разжился с того, что распродавал священную землю своих предков!
— Мы хотим жить своей волей!
— Оставьте нас в покое!
— Хватит, убирайтесь в свой Расяй!..
Видя, что люди непреклонны, Максимов пожалел, что приехал.
Староста же метался меж двух огней. Понимая, чем чреват бунт, Яубасар решил, пока не поздно, призвать народ к порядку:
— Агай-эне, успокойтесь! Образумьтесь! Вы же знаете, чем это может кончиться! Пора расходиться по домам!..
Но Давлетбай не внял предупреждению старосты.
— Агай, нечего нам рот затыкать! Натерпелись от кильмешяков! Сколько же еще терпеть?! Уж больно жаден боярин, никак не насытится! Когда-то ведь нужно его остановить. Мало ему нашего добра, так ведь нет — сын его Прохор столько девушек нам перепортил, жен совратил!..
При упоминании об обидчике присмиревшие было башкиры просто рассвирепели:
— Боярский сын Прохор точно жеребец похотливый!
— Нет от него никакого спасу!
— Хоть бы обуздал боярин старшего сына!
— Как же, небось, сам же и подзуживает, чтобы тот перевел род наш башкортский!
Максимов затравленно озирался по сторонам, ничего не понимая. Расспросив старосту и уразумев, что к чему, он поспешил замять неприятное дело:
— Постойте-ка, башкирцы, успокойтесь!.. Давайте потолкуем без криков!.. Скажу вам честно, как на духу, я впервые слышу про проказы моего старшего сына!..
Но народ не унимался.
Максимов с беспомощным видом топтался на месте, не в силах его успокоить.
— Люди, выслушайте меня, бога ради!.. Обещаю впредь ничего не делать, не посоветовавшись с вами!..
Перепуганный мулла поддакивал ему, но их голоса заглушались общим гвалтом. Да никто и не вслушивался.
Вот сквозь орущую толпу протиснулся вперед какой-то человек и встал прямо напротив боярина.
— Моя дочь, пятнадцати лет, бежала от твоего сына, спасая свою честь. Спрыгнула с крутого яра, ноги переломала, — заявил он Максимову и потребовал от него денег на лечение.