***
Утро. Гудит голова. Проклятье. В такие моменты я завидую тем, кто после попойки ничего не помнит. Чёрт возьми, что я вытворял? Кафешка, Набережная, унижение перед прохожими. Это было? Да, было, это был я. Зачем? К обеду стало легче. И вспомнилась Люба, вышла из обрывков воспоминаний, медленно прошла ко мне, разрезая тяжелый похмельный бред, словно маяк ночную мглу. Улыбнулся. Наверное, покраснел, раз так зажглось лицо, словно в этот момент только на меня одного во всем мире светило солнце. Надо звонить. Сейчас же. Вот он, рваный чек с номером. Дурацкий чек. Подумалось: любовь продана. Стоит звонить – не стоит? Раз продана, пропита и унижена. Чёрт возьми, стоит! Набираю. Гудки. Никого дома. Нет, только не это! Вот сейчас или никогда. Наконец услышал приглушенный голос старухи: - Аллё? - она будто спрашивала о чём-то. - Позовите Любу к телефону. - Кого? - Любу! - Не туда попали. Гудки. Может, спьяну спутал цифры? Эх меня! Эх! Пил чай. Курил, пускал колечки, думал. Вечером пошёл туда же, на Набережную. Решил, что вдруг, если встречу Любу, то попрошу прощения. Не знаю за что, но попрошу. И скажу, обязательно скажу, что я – нормальный. Я такой, потому что один. Нет, я не пьяница, чушь собачья! Я буду другим, буду! В общем, я ни за что не отпущу эту скромную, молчаливую девушку. Только б увидеть её! Когда я вспоминал Любу, улыбался. Никакой пустоты, ни одного груза на душе. Хотелось дурачиться. Пнул камешек, и он отскочил от бордюра. Решил идти так, как мы шли вчера. Вдвоем. Да, помню. Вот здесь, кажется, я говорил, что здорово, когда в жизни есть друзья. Хотя у меня их, по сути, никогда не было. Настоящих. Вот здесь я распинался, что когда-то был гитаристом на «Возрождении». Она, кажется, никак не реагировала. Откуда ей знать про творческие студии?.. Но это чепуха. Главное, что Люба была... хорошая. Я улыбался, широко и открыто, как идиот, и серые, такие одинаковые прохожие косились на меня, цветного и счастливого... Она мне позвонит. Я знал это. Она обязательно это сделает. И вот он, смятый листик, лежит на газоне. Вот она - агитка. «Нет!» - крикнуло сердце. Это другая. Их многие выбрасывают прямо так! Другая! Их сотни, их тысячи с этой бандитской рожей и лозунгами! Другая! «Да!» - сказал разум, когда я развернул и увидел свой почерк. «74-40-35. Сергей» - Муж-пьяница. Отдамся в хорошие руки, - прошептал еле слышно. Спустился к Цне. Смял агитку и швырнул. Без злобы, но резко, с досадой на себя и на мир. Селезни решили, что это хлеб и, толкая друг друга, бросились к добыче. Но сразу оставили безвкусную, размокшую бумагу. Теперь, ненужная никому, она уплывала к мосту влюбленных, постепенно удаляясь всё дальше и дальше. - Семь четырые. Четыре ноль. Три пять. Сергей, - шептал я...