Диакин спешился в начале каменной дорожки и, не выпуская из рук лопату, ворвался в темноту храма через незакрытую арку.
Деревянные створки ворот лежали на полу, на котором уже росли пучки травы. Кругом валялся всякий мусор: от сапог и тряпья, до бутылок, мисок и ломаных стульев. Ферапонт схватил чехол со своим ручным самострелом и, разворачивая его на ходу, побежал следом за некромантом.
— Где оно? — спросил он, раскладывая арбалет.
— Не знаю. Может вообще не здесь.
Они долго и внимательно озирались, пытаясь разглядеть в полумраке что-то неуместное для полуразрушенного интерьера церкви. Шелест дождя снаружи усиливался, мешая прислушиваться.
— Вон… Сидит, — прошептал Ферапонт, показывая на самый верх.
На своде купола именно что сидело, как на полу, маленькое существо. Сжавшись в комок, словно от холода, оно не двигалось. Еще спало.
Ферапонт зарядил в маленький арбалет серебряную спицу с оперением и поднял оружие над собой, целясь в упыря.
Диакин вдруг вырвал арбалет из его рук и вручил лопату.
— Иди на кладбище и копай яму.
Фенька настороженно посмотрел на коллегу, но все вопросы растаяли под суровым взглядом, с каким обычно срубают на скаку головы, а не просят поработать лопатой. Юноша решил отложить разбирательства на потом и послушно отправился выполнять наказ.
Диакин посмотрел на наручные часы — четверть одиннадцатого. От этого знания было мало толку. Он все равно не знал, во сколько точно заходит солнце.
Деревянные ворота под его ногами вполне подходили для обряда отзыва. Некромант нашел в кармане кусок мела, встал на колени, и решил быстро начертить вспомогательные руны. Из-за щелей между досок, да еще и в темноте линии получились кривые и с разрывами. Но утопающий и за соломинку хватается.
Так Диакин себя и чувствовал. Утопающим в своем страхе.
Однако пугала вовсе не предстоящая схватка — упырь был слишком маленький, чтобы бывалый борец с нечистью мог всерьез опасаться за свою жизнь.
Его ужасала вся ситуация, сам факт что невинная маленькая девочка превратилась в чудовище. Ведь она о таком не просила. И ее даже никто не спрашивал, хочет ли она возвращаться в этот мир. Просила Кристина Миколовна, а он, профессионал-некромант со стажем, не смог отказать бедной, страдающей от горя утраты женщине.
Как всегда, взрослые все решили сами.
А теперь только Диакин должен был своими руками еще раз убить уже умершего один раз ребенка.
— Прости. Прости, — бормотал он, нажимая на крошащийся мел.
Он вздрогнул, когда в церковь ворвался оглушительный грохот, словно кто-то выстрелил из ружья прямо над ухом.
Бросив мел, он встал и посмотрел наверх.
Яркая вспышка на секунду осветила каменные своды и отразилась двумя точками глаз под потолком. Удар грома словно оркестр представил этому миру проснувшегося упыря.
Девочка поползла по заплесневелым стенкам барабана, напоминая сонную муху в стакане. Словно не осознавая, где находится, и не замечая человека внизу, упырь выглянул в стрельчатое окно и высунул наружу маленькую грязную руку.
Тук.
Девочка, резко и неестественно вывернув голову, посмотрела вниз. Точнее для нее это Диакин сидел на потолке и "шел " игрушечной лошадкой по доскам.
Тук. Тук.
— Аглаша, — завладев вниманием упыря, некромант поднял игрушку над собой. — Смотри. Это ведь твоя? Иди ко мне. Пойдем домой.
Он говорил и не верил сам себе. Слишком сложно было сохранять голос уверенным и беззаботным, разговаривая с девочкой, сидящей на потолке.
В белых шортиках и ночной рубашке в цветочек нежить пауком побежала по западной стороне, остановившись в треугольнике паруса.
— Иди сюда. Бабушка дома ждет.
Девочка чуть шевелила головой следя за каждым движением будущей добычи.
— Ну же. Бери свою лошадку, — Диакин оставил игрушку среди начертанных рун, отступил назад и посмотрел на упыря.
Девочка моргнула невидящими мертвыми глазами и вдруг неестественно широко раззявила рот, скривив лицо в злобной нечеловеческой гримасе. Из чудовищной пасти вырвался обычный капризный детский крик.
***
Несмотря на непогоду, Ферапонт снял кафтан, и засучил рукава рубахи, чтобы не запачкаться и не упариться. Вымокший до нитки, он торопливо, но тщетно ковырял твердую, заросшую травой землю, не обращая внимания на дождь и молнии. Высокую крапиву он топтал, кромсал лопатой, а иногда сердито рвал голыми руками.
Устав, он оперся на лопату, оценивая получившуюся яму. В нее можно было положить кастрюлю или банку компота. От отчаяния Фенька страдальчески сморщился и театрально провыл.