Стоило Йозефу прийти к назначенному месту, как кто-то дотронулся до его спины. Он вздрогнул от неожиданности, но прикосновение настойчивое, нежное. Хильда позади него, крепко прижимается, ладонь находит его ладонь. Она делает движение в сторону, тут же переходит на бег, не отпуская его руки. Она радостно хохочет, когда Йозеф на бегу старается поцеловать её. На мгновение оба замирают, потом вновь устремляются вперёд. Куда же? Йозеф полной грудью вдыхает влажную пряность леса. Едва пересекают его границу, как приникают друг к другу.
Для Йозефа Хильда стала сродни шёпоту леса и музыке аккордеона. Отдаваясь ему тайком, под укрытием деревьев, девушка издавала иные звуки: напряженные, хриплые, отрывистые. Они были иными, нежели волшебный тихий шепот леса и мелодичные переливы аккордеона. Но они завораживали, пленили его, и сама она виделась ему большей тайной.
Глава 6
Глава 6
Читатель, случалось ли тебе, однажды всматриваясь в собственное отражение, не узнавать себя? Кому принадлежит этот пытливый немигающий взгляд? Фигура призрачна и размыта, но лицо проявлено чётко. Оно приходит к тебе во снах, смутно знакомое, и наутро ты жаждешь вспомнить его. Пока внезапное осознание не разрешит тебе переступить черту. И ты оказываешься по ту сторону.
Лес окружал три деревни. Он питал их артерии, связывал воедино, проникал невидимой защитой. Три сущности единого мира, который умел притаиться, спрятаться так, будто и нет его вовсе. Меж тем, тайна, заключающаяся в нём, звала искателей. Они рано или поздно проникали внутрь этого мира с тем, чтобы остаться здесь навсегда.
Отголоски потустороннего мира доносились и вскоре потухали, растворяясь разбитыми частицами, не нанося урона, не оказывая ни малейшего влияния на установившейся здесь навеки порядок.
Зонненберге – самое крупное из трёх селений, но и самое молодое, разросшееся некогда подле графского замка. Жизнь в нём протекала оживлённее, а люди казались приветливыми. Солнце охотнее дарило свои лучи сквозь частый туман.
Граф и гости имения наездами словно запускали ту свежую кровь в древний устав, без которой поселенцы напоминали бы скорее невидимок, тягостно носивших ненужную плоть. Они алкали, жадно вгрызались в жизнь, словно в сочащуюся влагой плоть. Они торопились жить, однако и смерть обманывала их, и тогда с тоскливым стоном они обращались к застывшему в молчании лесу.
Оттуда доносился вой, способный нагнать ужаса на любую непосвящённую душу. Но существа, обитавшие там, плотью своей исполняли заветы свыше. Кровь, густая и чёрная, меняла их облик, едва на небе появлялось ночное светило. Оно наставляло их изменчивые тела.
Кронберге – деревня музыкантов, которые умели улавливать в окружающих звуках нечто, заставляющее их откладывать работу. По правде, жители любили благодатный труд, руки их были ловки и сноровисты, но ещё более виртуозно они владели музыкальными инструментами.
В каждой семье водился хоть один музыкант. Нет, не женщины это были: тяжесть обыденной работы гасила в них искру таланта, но даровала в их лице благодарных слушательниц. Их мужчины заскорузлыми огрубевшими руками так нежно прикасались к незатейливым музыкальным инструментам, будто гладили прекрасное женское тело. Инструменты откликались им с не меньшей любовью, и этот союз порождал музыку столь прекрасную, какую редко можно было услышать в самых модных столицах. Возможно, потому что музыка была частью этого странного мира.
Штольцдорф - древнейшее из поселений, прислонялось к лесу скелетами домов. Некогда там разгорелся пожар такой силы, что разрушил её полностью и лишил жителей жизни. Тишина и запустение царили там ныне, прерываемые лишь хриплым карканьем ворон. Скудный поток жизни, бравший начало в Зонненберге, иссякал в Штольцдорфе. Редкие капли влаги, чудом оказавшиеся здесь, стекали в образовавшуюся щель меж камней и гулко падали в бездонную тьму.
Тени погибших скользили меж руин. Отшельник, потомок выживших и оставшихся единственно верными деревне, мало чем отличался от скорбных духов. Облысевшая голова с туго натянутой на череп кожей непрестанно покачивалась при каждом его движении. Она склонялась книзу, и глаза отшельника отказывались обратиться в небо. Худое жилистое тело настолько пропиталось пылью и копотью, навек поселившейся здесь, что роднилось с камнями, усеивавшими Штольцдорф.