Граф Вильгельм Альберт фон Бергхайм, чьи годы хоть и считались преклонными, сохранил и внешнюю стать, и живость ума. Сын влиятельных и богатых родителей, он умело сочетал государственную службу и жизнь праздную. Вечерами он имел привычку сиживать в своей обширной библиотеке. И, пожалуй, лишь здесь граф возвращался к себе настоящему. Одиночество среди книг не томило его, хотя обычно это был человек общительного и живого склада. Но можно ли считать одиночеством общение с людьми умнейшими, хоть и почившими, их мыслями, что доносятся сквозь века, беседами, которыми он вёл с ними про себя, сидя в уютной тишине библиотеки? Он мысленно дискутировал с ними, и порой ему виделись их фигуры и лица в сумраке библиотеки.
Здесь никто не смел его тревожить. Человек широкого ума, он занимал высокую государственную должность не столько благодаря уважаемому и древнему роду, сколь из-за своих познаний и заслуг, чувства справедливости и благородства. Знать бы ему, каким испытаниям они будут подвергнуты, и как низринутся им же самим! Жизнь способна подготовить множество сюрпризов, которых и не думаешь ожидать в силу возраста и веры в собственный разум.
Граф вёл активную переписку и знакомство с ныне живущими выдающимися людьми. Не последнее место в заинтересованности и чувстве симпатии к нему учёных людей занимало гостеприимство графа, всегда готового встретить и принять в своём замке. По этой причине обласканные гости почти не переводились, беседы были блистательными, а жизнь комфортной. Об этом на протяжении веков заботились предки столь древней фамилии, и сам граф сумел преумножить богатство и сохранить уважаемое имя. Ни одна тень от сколько-нибудь громкого скандала не лежала на репутации рода, щедрого на потомков, приближенных ко двору. Что ж, это поджидало впереди его стремительно приближавшейся к закату жизни.
Сентябрьским утром 17... года намечалась охота в угодьях замка. Влажный воздух раннего утра пробуждал, рассеянные лучи солнца падали на землю. Природа дарила ощущение безмятежности, которую вот-вот готовы были нарушить участники увеселения. Слуги вывели вычищенных лошадей из конюшни. Их бока лоснились на солнце. Чутко поводя ноздрями, лошади в возбуждении переступали, готовые к стремительному бегу.
Граф подошёл к вороному жеребцу, своему любимцу, чьи шелковистые бока подрагивали, а влажные чёрные глаза нервно озирались. Другие лошади, удерживаемые конюшенными, отменные, ухоженные, ждали наездников.
Йозефу досталась Альма – спокойная гнедая лошадка. Этим утром и он присоединился к графу и его гостям. С любовью и странным трепетом он вглядывался в видневшиеся силуэты деревьев. Издалека лес виделся ему особенно величественным и спокойным. На время он застыл подле лошади, очарованно вглядываясь вдаль.
Йозеф не сразу заметил руку, что легла ему на плечо. Лишь после нескольких обращений он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял граф. Альберт уже вступил в поздний возраст, однако его высокая, пусть и поплывшая фигура по-прежнему выражала свойственную его происхождению стать и благородство. Лицо уверенное, непреклонное, но стоило ему заговорить, как собеседники подпадали под обаяние. Густой мягкий голос усиливал впечатление от спокойного, добросердечного тона. Он обратился к леснику:
- Как видишь, мой друг, погода сегодня нам благоволит. Охота должна стать удачной.
Йозеф помедлил с ответом, а после произнёс:
- Как Вам будет угодно, Ваша милость.
Он встретился взглядом с проницательными глазами графа. Тот знал, какую страсть питал Йозеф к лесу и его обитателям и ценил его за это отношение. Но лишиться векового развлечения господ в угоду мягкотелой прихоти лесника, как считал сам граф, было негоже. Лес принадлежит ему, он издавна служит его роду вместе со своими обитателями. И он, нынешний граф, достойно содержит его: препятствует вырубке и воровству, и охота здесь, по чести сказать – явление нечастое.
Граф ответил:
- Гостей много, но они, по большей части, всё мечтатели и поэты, люди иной стихии. Вглубь вряд ли кинуться, поедут по исхоженным тропам. Ты их и направишь.
Он взглянул на Йозефа, вновь примирительно похлопал его по плечу и направился к гостям своей уверенной, с годами слегка потяжелевшей походкой.
Но лесник уже достаточно успел увидеть: и радостное людское оживление, и предвкушение. Поэты эти сплошь были дворянами, что с молоком матери впитали страсть к охоте. Лишь несколько: болезненного вида с измождённым лицом господин важной государственной должности, пожилой доктор и мальчик, который неотрывно находился подле него, были заняты разговором, а если и обращались к происходящему, то с явным равнодушием. Едва охотники тронулись, эта компания вернулась в замок. Нет, не поэты. А поэты, помарав листки слащавыми строками, теперь устремлялись убивать.