Домой тело Йозефа привёз на телеге угрюмый слуга графа. Он лишь проговорил:
- Кабан его… на охоте.
Вздохнул, перебирая в руках шапку, исподлобья мельком бросил взгляд на онемевшую Хильду. Она, едва заслышав приближающиеся звуки, вышла из дома. Вместо родного живого ей чужаки вернули искромсанное тело. Она заголосила, запричитала, привалилась к телеге, опустилась на землю рядом.
Слуга, между тем, закладывал тело соломой, чтобы не замарала его самого обильно пролитая кровь. Он не хотел своими руками, пальцами вторгнуться в глубокие раны на теле умершего. Задумался, куда нести. «Место пока нужно тёмное, холодное, чтобы сберечь его, пока суть да дело, до похорон»,- рассудил он.
- Нести куда? Показывай! Погреб и подвал подойдут для сохранности. Говори же! Показывай!- и начал трясти её, размякшую, почти неживую.
Хильда подняла голову с невидящими от слёз глазами, указала на дверь в кладовую, стала подниматься. Слуга поднял тело Йозефа, словно тюк взвалил на плечи. Руки лесника свисали плетьми.
Хильде не верилось, что этот безвольный куль – её муж. Казалось, что произошла немыслимая ошибка, и это вовсе не он. Сам Йозеф вот-вот вернётся, высмеет злую шутку, и жизнь пойдёт по-прежнему. Но она плелась за слугой, и то окровавленное нечто, перекинутое через его плечи, имело руки Йозефа, сейчас перепачканные запекшейся кровью и безвольно качающиеся в такт движениям слуги.
Слуга дошёл до погреба, спустился вниз по узкой лестнице. На каменный пол то и дело падали капли крови. Хильда плелась позади и ждала, что вот-вот крепкие некогда руки Йозефа обретут прежнюю силу, он высвободится, встанет на ноги, расправит плечи и привычным успокаивающим жестом притянет её к себе. Ей привиделось, что его голова с запёкшимися от крови волосами приподнимается, а рот растягивается в улыбке. Вот только глаза закатились, не смотрят на неё. Но нет, видение исчезало, стоило слуге остановиться. Тяжёлые и мерные шаги его вызвали химеру.
Хильду одолела злость. Живо ступал этот чёртов мужик, а её муж безвольный будто кукла. Осознание приходило к ней во время краткого пути в погреб. Ей же этот путь виделся длинным, мучительным сопровождением к воротам ада. Как и вся её странная жизнь, прежде озарённая присутствием мужа, теперь устремлялась к мучениям. Хватит ли ей веры и того огня, что он разжёг и поддерживал в ней, чтобы суметь жить? Сможет она быть похожей на обычную живую?
Слуга опустил тело Йозефа на холодный каменный пол, отдышался. Хильда взглянула на мужа: руки вывернуты назад, ноги сплетены, голова откинута, рот приоткрыт. Она подумала было, как нелепо он выглядит, и, ужаснувшись собственным мыслям, тут же принялась расправлять его неживые члены. Привычный пыл к работе, стремление быстро выполнять обязанности успокаивали. Хильда поправила его потяжелевшие, будто налитые свинцом, руки и ноги, придавая им нужное положение. Прикоснулась к его голове, пригладила слипшиеся волосы, прикрыла холщевиной израненный живот, разбитую грудь, откуда были видны осколки разбитых костей, насквозь проткнувшие кожу.
«Вот, теперь лучше. Его не видят в непотребном виде. Надо будет обмыть его, достать одежду, обувь», - мысли завертелись в её голове, - Послать Агнес за Хельгой, всем сказать. Тянуть с похоронами нельзя, на дворе хоть и сентябрь, но теплый».
В ответ на ее раздумья, слуга сообщил:
- Похороны Йозефа граф Альберт берет на себя. Ты же скорее собери женщин, чтобы прибрать покойника. Завтра утром будет прислана похоронная карета, и сам граф окажет честь быть, а сегодня вечером он пришлёт провизию и помощь».
Хильда кивнула головой и вытерла катившиеся слёзы. Незадолго до страшной вести она затеяла стирку, и руки до сих пор спасительно пахли мылом, так что запах смерти немного отступал. Она любила порядок везде и во всем, а теперь семейный уклад разрушился. Смерть забрала Йозефа. Остался привычный запах мыла. Остались неизбежные приготовления. «А дальше что? Зачем ее Йозеф ушел?» - она задавалась вопросами снова и снова, механически кивая головой слуге, и будто слушала и понимала, о чем он толкует.
Они вышли наружу. Слуга вернулся к телеге, запряженной лошадью, избавленной от скорбной ноши. Хильда долго провожала их глазами, до тех пор, пока они вовсе не исчезли из поля зрения. Она вошла в дом, опустилась на лавку и невидяще уставилась в окно. Руки нервно теребили фартук, впивались в него.