Девочка остановилась перед приоткрытой дверью, что вела в одну из комнат. Стоны, сменявшиеся хрипами, доносились оттуда и невыносимо раздирали тишину дома. Агнес зажмурила глаза, привычно сдерживая дыхание, стараясь остаться незамеченной. Но также она знала, что это ей не удастся – её присутствие заявит о себе прежде. Всё зависело от воли того, кто таился в доме. Смрадный тяжелый запах становился невыносимым.
Агнес тенью проскользнула мимо, дальше по коридору, туда, где находилась её территория, закрыла за собой дверь, привычно подперла её тяжёлым сундуком, закрыла ставни. Она забилась в дальний угол за кроватью, накрылась с головой одеялом, затихла. Это всегда спасало её. Спасёт и в этот раз.
Мягкость одеяла укрывала её от пережитого, убаюкивала. Дыхание постепенно успокаивалось, веки тяжелели и закрывались. Сон наступал блаженной волной, и Агнес окунулась в неё, как прежде в герцогское озеро, в те светлые времена, когда с берега за ней наблюдали внимательные любящие глаза, и мир вокруг виделся ей полным прекрасными тайнами, разгадку которых она поклялась непременно найти.
Её тело тяжелело, но вместе с тем становилось невесомым, таким, что лёгкие крылья бабочки могли бы унести его. Душа её воспаряла к заветным далям, так далеко, что не слышны ей были больше стоны потревоженного леса и дома. Спиной она ощущала крылья иного мира, фигура склонялась над ней, успокаивала, оберегала.
Наутро Агнес поспешила открыть ставни, чтобы свет мог проникнуть внутрь. Сквозь мутные окна встретила свет. Она всегда старалась держать окна чистыми, то и дело протирала их, но в последние годы пыль и грязь быстро наступали, и не было от них спасения, сколько она не старалась избавиться.
Звуки и шорохи в глубине дома раздавались по-прежнему, но наутро стали жалобными, прежняя ярость исчезла.
В закрытую дверь комнаты заколотили, зацарапали. Раздалась брань. Девочка перекрестилась и отодвинула препятствие. Дверь открылась, и с бормотанием внутрь проникла блеклая груда ветоши. В неё было упрятано скрюченное тело. Склонённая голова с распущенными седыми волосами устремлялась к полу. Фигура пригибалась к полу, готовая вот-вот упасть.
Сердце Агнес привычно забилось, защемило при виде матери.
Девочка безнадежно постаралась слиться с шероховатой стеной, стать её незаметной частью или представиться закопченным пятном, что сплошь усеивали поверхность.
Мать заговорила, и Агнес подняла опущенные глаза, - на фоне стены показались два новых тёмных пятнышка.
- Девка-то вот она. Зовут её, зовут... Не найти желающих помочь матери с дровами. А как без надобности – тут она, - бормотало существо и придвигалось всё ближе и ближе.
Уже чётко выступило лицо, тонкое, бледное, с неподвижными черными глазами, бездумными, будто пелена какая на них. Свалявшие, когда-то чёрные волосы, а ныне - седые, сухие, словно солома, лезли на лицо и спускались ниже плеч. Вся эта тщедушная, сгорбленная фигура в обветшалом домотканом платье взывала к жалости, но и отталкивала. Руки, с грязными, неровно обломанными ногтями, суетливо теребили ворот платья, запахивали разошедшуюся на груди материю, откуда то и дело проглядывала бледная, синеватая, морщинистая кожа. Руки хаотично исследовали пространство, бродили по ветхому платью, по искаженному лицу. Эти движения, эти дрожащие, шевелящиеся пальцы, которые словно потревоженные черви, бессмысленно копошились, вызвали новый прилив страха у Агнес, знакомого, но по-прежнему острого.
Нетвердой шаркающей походкой, по дороге хватаясь за скудную мебель, мать подходила к Агнес, но вдруг запнулась подле, и девочка ощутила, как падает на неё этот куль, - и всё зловоние, исходившее от него: запах немытого тела, нечистот, выпитого, оказалось рядом, будто становясь частью её. Девочку погребла под собой зловонная масса. Пальцы-черви заскользили по Агнес, исследуя, впиваясь. Она забила руками, ногами, давясь собственным криком ужаса и отвращения, отползла в сторону, но всё так же старалась вжаться в стену, моля, чтобы та приняла её к себе в спокойную тишину. Но дом был отравлен и болен.