Мать то всхрапывала, то подвывала, выкрикивала брань. Лицо вымазалось кровью из разбитой губы: мать растирала её ладонью по лицу, и оно делалось из сухого бледного лоснящимся красным.
- Дрянь, дрянь, вредная девка, не помогла матери, разлеглась тут, - вырывалось из разбитого рта. – Припёрлась и валяется, - женщина безнадежно ползала по дощатому полу, гремели её локти, колени в тщетных попытках подняться. Она хваталась за стену, но дрожащие пальцы её соскальзывали вниз, оставляя на поверхности стены разводы крови.
Наконец, попытки утихли, она бездвижно обмякла на полу. Лишь только мутные тёмные глаза уставились на Агнес, разбитые губы шевелились и выплёвывали слова:
- Девка, помоги матери! Кому говорят!
Агнес не трогала сейчас эта брань. Тело не слушалось её, в ушах стоял звон, сердце загнанно билось, мысли не подчинялись вмешательству извне, - она мысленно спрятала себя. Зажмуренные веки трепетали, глаза страшились встречи с чужими, безопасные ставни-ладони берегли их. Агнес выдавало сбивчивое, неровное дыхание. Это живое дыхание мешало ей слиться со стеной, с домом, ведь дом был хоть и еле живой, но недвижимый, а она – нет. И в этом её слабость, беззащитность.
Девочка оставалась наедине с матерью годы и не судила о будущем. Дом хранил воспоминания о былом счастье и угасал.
Глава 3
Глава 3
Читатель, тебе знакомо чувство, что деревья за тобой наблюдают? Что вот-вот сквозь их силуэты проглянет нечто смутно знакомое, будто воскресшее из снов. То, что тщетно старался стереть из памяти. Но оно вновь здесь.
Дом лесника стоял на пороге леса и был окружён деревьями, которые стражами высились над ним. Строгие сосны и ели, величественные дубы, нарядные клёны дарили прохладу и убежище, и радость духа, когда солнечные лучи пробивались сквозь их ветви.
Но в ветреной темноте лес перевоплощался: молчаливые дотоле стражи переговаривались, качались, соприкасались кронами. И не охрана то была уже, а затаившиеся заговорщики, наблюдатели, готовые вот-вот нанести неожиданный удар.
Йозеф Гриф любил лес. Место лесника было за ним долгие двадцать восемь лет, и, сказать по правде, вряд ли бы где ещё Йозеф мог быть так полезен. Каждый раз, когда он оказывался среди деревьев, чувства его обострялись. Взгляд цепко ловил любые движения, ноздри расширялись, походка делалась мягкой и осторожной. Это позволяло ему быть наблюдателем и спасателем. Это позволяло ему выжить.
Сын мельника из Фрайбау, в детстве он часто тайком убегал в лес. Работы на мельнице хватало, рука отца была тяжела, и Йозеф знал, что его ожидает по приходе домой. Но лесная жизнь так завораживала, будто кто исподволь нашёптывал ему ослушаться и оказаться в этой влажной тишине, и ничего с собой поделать он не мог.
Бывает, прежде наступления рассвета, он пробуждается посреди спящего дома, широко открывает глаза, будто и не спал. В полутьме одевается, крадется к выходу из дома, стараясь не шуметь. Но по дороге задевает корзины и валится на пол. Про себя чертыхается, - эта его неуклюжесть злит отца. Йозеф не встает с пола, прислушивается. Отец выводит трели носом, да так, что дом содрогается, а мать выскальзывает из постели, спешит к сыну. Она давно страдает бессонницей, по ночам бездумно лежит с открытыми глазами, а если и спит, то прерывисто, - лучше не спать. Её тщедушная фигура в длинной белой сорочке мелькает в темноте, протягивает ему сверток: там кусок капустного пирога и хлеб с сыром. Мать следит за ним встревоженными глазами, но не издаёт ни звука, лишь касается его щеки теплыми сухими губами. Он пожимает её костлявую руку и выходит из дома.
Мальчик спешит в зелёную даль, быстро удаляется и мельком оглядывается через плечо – не остановили бы. На просторе он теряет извечную свою неловкость, движения делаются лёгкими, и от его высокого худощавого тела невозможно отвести глаз.
Солнце проглядывает, отражается в каплях росы, ласково золотит светлые волосы Йозефа, заглядывает в его голубые глаза, греет веснушчатое мальчишеское лицо, всю фигуру в простой домотканой одежде.
Он приближается к лесу, там своя жизнь: птичьи голоса, шелест листьев, скрип, постукивание, отдаленные перешептывания – всё сливается в одну неповторимую мелодию. На пороге леса Йозеф поднимает глаза ввысь, затем оглядывается по сторонам – нет, не боязно ему, он в предвкушении радостного неизвестного. Это чувство будет охватывать его всю жизнь, стоит ему оказаться там. И в тот день, когда лес заберёт её, он войдет, вновь полный этой жажды.