Старый служка опустил глаза и испросил позволения идти. Священник молча кивнул. Он смотрел, как удаляется согбенная старческая фигура, и его тонкая рука, опущенная на алтарь, подрагивала.
Неоконченный разговор долго мучил священника, так, что он вновь готов был приступить к расспросам. Но человек мягкий, а более того, улавливающий настроение и не желающий вносить смуту в душу другого, он каждый раз медлил. Спустя два года служка скончался от лихорадки. В скудно обставленной келье, где на узкой кровати металось его тело, священник, несший последний пост, подносил к его лбу губку, смоченную в уксусе. Сквозь хриплое прерывистое дыхание старика вырывались слова, оставшиеся запертыми внутри стен. И священник сохранил услышанное втайне. После он не раз слышал их у постели жителей деревни, готовых покинуть этот мир, а если отводил взгляд от умирающего, встречался с непреклонными лицами родственников. Жители деревни знали, и он, сделавшись причастным, обязан был хранить молчание.
Не раз его рука тянулась к перу, чтобы передать услышанное на бумаге. Не раз он внушал себе, что только лишь вручив эти слова духовенству и Богу, он сможет защитить жителей деревни от нависшей над ними опасности и спасти их души от мук ада. Но с каждым разом перо застывало в его руке, и лист бумаги оказывался чистым. Священник вглядывался в эту девственную белизну, и отчего-то она виделась ему божественной: любое написанное слово исказило бы данность. Капля чернил из нависшего пера тяжело упала на лист и начала расползаться. Она оживала на глазах священника, поглощала всё большее пространство листа, приобретая самые немыслимые формы, до тех пор, пока он не различил краткое сложившееся: «Молчи».
Его воля ослабевала, и пальцы каждый раз причудливым образом скрючивались в тщетных попытках делать записи. Молчание сделалось сутью его натуры, его тихий голос прихожане слышали лишь на церковных службах. Он, как никто, умел выслушать страждущих и с глубокой искренностью простить от лица Господа их прегрешения. В своём одиночестве и невысказанности он проводил долгие годы в серых церковных сводах, с истовой молитвой о спасении душ обращаясь к Спасителю. Он осознавал, что сделался причастным, и только это позволило ему долгие годы отправлять церковные обязанности.
Лес не щадил пришлых. Под своими сводами он хранил древние тайны, и тропинки из благостной деревенской местности вели к нему. Дороги вдоль деревенских домов выводили к засеянным полям, петляли, пересекались среди сочных пастбищных трав, уводили дальше, к поросшей кустарниками местности, но неизменно оказывались у порога леса. Он являлся сердцем, приводящим в движение кровь в сосудах всего окружающего. Артерии протягивались и к замку, построенному рыцарями на руинах прусской крепости, и к сводам старой церкви, где молчаливые священники с давних времен совершали тихие службы.
Глава 18
Глава 18
Читатель, кто для тебя близкие люди? Они поддерживают тебя или стремятся управлять тобой? И не было бы лучшей участью выбрать свою дорогу и пойти по ней, уворачиваясь и от доброты, и от копья?
С наступлением зимы Агнес всё чаще можно было видеть в деревне. Она направлялась прямиком к дому Хельги. Пёс, неизменно её сопровождавший, оставался караулить возле дома. Старшая сестра понимала, что лишь крайняя нужда заставляла пешком преодолеть этот путь, и Агнес никогда не уходила с пустыми руками.
С затаённым чувством вины, по правде сказать, её сильно раздражавшим после, Хельга воровато торопилась собрать съестное. В такие дни Агнес уносила домой корзину с припасами, и теперь уже постоянно пьяная мать была накормлена. Постанывая, Хильда принимала принесённое дочерью, вначале хватала дрожащими руками протянутое, жадно вгрызалась, но ела ничтожно мало. Теперь пища едва ли насыщала её.
Дом Дитера и Хельги стоял в центре деревни. Он был небольшим, со множеством хозяйственных пристроек. Агнес, исподволь оглядывая жилище, находила его очень похожим на саму Хельгу. Светлое помещение, но загромождённое предметами мебели, украшенное блестевшей начищенной посудой и ковриками, так, что приходилось пробираться, чтобы не натолкнуться на очередной шкаф или сундук, не скинуть на пол одну из безделушек. Шкафы с выдвижными ящиками были забиты предметами для шитья и рукоделия, какие-то разложены в идеальном порядке, а в некоторых свалены как попало. Горький запах трав и высушенных травяных сборов пропитал дом. Хельга собирала травы и знала их свойства, за что ценилась жителями.