Она вернулась в притихший дом, шаги её гулко раздавались в тесном пространстве. Агнес принялась убирать следы учинённого погрома: осторожно собирать разбитые черепки, руки её подрагивали, слёзы наворачивались на глаза, она отводила выбившуюся прядь волос и исподволь оглядывала комнату. Ей не хотелось, чтобы дом опустел настолько, чтобы его покинули существа, обитавшие здесь с его начала. С отчаянным рвением она принималась вычищать дом, добиралась в самые укромные уголки, но в доме по-прежнему стояла глухая тишина. Агнес больше не замечала примет обитания существ в доме.
Теперь здесь обитали лишь сокрытая больная мать да она с Другом. Агнес виделось, что весь прочий мир торопился отторгнуть их, оставить в одиночестве. Иногда на её глаза наворачивались слёзы отчаяния и обиды. Ей хотелось выкрикнуть свой страх во всеуслышание, но и тогда, думалось, над ней будут лишь потешаться, а после развернутся и уйдут в свои уютные дома с тёплыми очагами.
Она представляла саму себя странной, неловкой и на людях была особенно неуклюжа. Ей казалось, что её лицо безобразно и одутловато и выдаёт её несуразность. Больше всего она хотела, чтобы её не замечали и не судачили о них с матерью, но вместе с тем, тянулась к людям, хотя бы и тайно. Излюбленной манерой Агнес было, затаившись, прислушиваться и приглядываться. Её волновало всё скрываемое людьми, она чувствовала себя причастной и исподтишка напитывалась сокрытым. Часто, опомнившись, она стремилась отторгнуть эту тягу, но тогда познавала особенное одиночество и покинутость.
По утрам Агнес открывала глаза в своей кровати с влажным бельем, прохудившимся настолько, что её нога могла заплутать в незалатанной дыре и надорвать её ещё больше. Пусто, тихо, мгла и сырость пробирает до костей. Привычное погружение в сон, привычные пробуждения и реальность.
Глаза скользили по комнате, перескакивали с предмета на предмет, на покрывшийся тёмными трещинами потолок, на серое закопчённое окно. Комната редко впускала в себя свет, обычно оставаясь погружённой в полумрак. Агнес заставляла себя подняться, и кровать жалобно протестовала, когда тело покидало её. Девочка находила, что бы накинуть на озябшие плечи, всовывала босые ноги в грубые башмаки и покидала комнату. Она пробиралась в полумраке дома, казалось, что ночной туман сумел проникнуть сквозь ставни и задержался здесь. Половицы скрипели под ногами, шаги гулко раздавались в одиноком доме, всё виделось расплывчатым и нереальным. Почти на ощупь она находила входную дверь, отпирала её, и живительный воздух пробуждал её. Пёс выбегал навстречу, его нос утыкался в ладони девочки, хвост выплясывал приветствие.
Дни походили друг на друга, нанизывались в череде однообразных событий, в них вклинивались воспоминания и потаённость, в которую приглашал древний лес.
При жизни отца Агнес научилась замечала в лесу необычное. Йозеф, бывало, замедлит шаг, прищурит глаза и молча укажет направление, куда не помешало бы взглянуть. И тут-то она старалась не упустить момента, но и не спугнуть, застывала так, что едва осмеливалась дышать, только взгляд переводила в указанную сторону. Так замечаются чудеса: маленький человечек в одежде, до того сливающейся с красками леса, что кажется, это крохотный лесной зверёк юркнул за куст. А бывало, забредут в глухую чащобу, а тут повсюду такой треск стоит от сухих веток, что под ногами и на ссохшихся деревьях. На них, тонкие, будто сами сотворённые из того же высохшего дерева, сморщенные лешие всё вздыхают, бормочут, шелестят растрескавшимися ртами. «Ш-ш-ш, тихо», - шепчет отец, когда она вот-вот готова вступить в разговор.
Лесных феи показывались в солнечные теплые дни, когда лучи пробиваются сквозь кроны деревьев и малейшая пылинка расцвечивается радужными красками в зыбком и пряном воздухе. Агнес приглядывалась и узнавала прелестные лёгкие фигурки, сотканные из эфира и света. Они без опаски мелькали рядом. «Всё это добрая лесная магия, доченька, - говаривал отец, - они та же часть леса, что деревья и живность». А после продолжал:
- Но есть те, кого надо бы опасаться: заскучавшего водяного на лесном болоте или русалок, что ищут, чем бы им поразвлечься и заманивают к себе. Если поддашься на нежное пение или уговоры, станешь одной из них, души своей верно лишишься. При виде их прижми ладони к ушам, прикрой глаза, развернись и ступай прочь от этого пения. Они преследовать тебя не станут, не так устроены. Знай, рассядутся на камнях да выводят песни или ночью в озёрах плавают, мелькая белыми телами. Тут уж прояви осторожность: не подходи к их обители. А заслышав вой жуткий, отличный от обычного волчьего, сама поймёшь, что не волк это и никакой другой зверь. Звереют некоторые люди в полную луну, обращаются в зверя пострашней любого и уничтожают всё на своём пути от дьявольской злобы. Не признают в тебе ни знакомца, ни ребёнка. Не сжалятся, и не надейся! Услышав звуки эти, и носу не показывай из дома, а окна дома закрой ставнями. Но случится оказаться в лесу, держи при себе этот медальон – он в силах защитить тебя, не окажись я рядом. Главное, стой, сливаясь с ближайшим деревом, и не показывай себя. Если всплывут слова молитвы – не гони их, но слушай их молча. Талисман сжимай в руке - в нём скрыта сила, что способна перенести тебя и укрыть».