Она звучит в его голове, разрастается всё громче и громче, когда однажды отец приходит к нему. Мелодия делается настолько пронзительной, что его голова готова лопнуть, он весь вот-вот распадется на кусочки.
Иной звук проникает сквозь этот тягостный звон. Это крик матери. Она раненой одинокой птицей исходит горестным стоном. Её руки хлещут по лицу мужа, и он бросается на неё. Йозеф успевает уловить знакомый бессмысленный взгляд на застывшем лице отца, - когда за ним не наблюдают, он делается таким. Все выражения, и приветливые, и сердитые, исчезают с его лица, и он становится самим собой: человеком без чувств.
В руках Йозефа оказываются вилы, и он бьёт ими изо всех сил по затылку отца. Но тот, будто не замечает удар и продолжает обрушивать кулаки на голову матери. Она не сопротивляется, но сквозь хрип кричит:
- Вот почему я потеряла Марту. Ты использовал и её, ты! Гореть тебе в аду.
- Нет ада, старая баба. Его придумали свиньи вроде тебя. А я беру то, что хочется мне и наслаждаюсь сейчас. Слышишь, вонючая крыса? Наслаждаюсь!
Она изворачивается и бьет его. Пальцы впиваются в его лицо, царапают, оставляют следы. Но руки мужа уже на её шее, душат. Йозеф вновь бьёт отца, но тот будто спорит с природой человеческой, не реагирует. Под его пальцами тщедушная плоть хрустит, и тот момент, о котором он грезил, наступает. Он знал, что так должно случиться, уж больно докучливая и жалкая была эта бабёнка. Предвкушал и слышал этот хруст…
Но теперь что-то мешает ему: стены пошли в пляс перед глазами, и сама убитая им женщина издевательски ухмыляется ему и призывает к себе. Его ноги подгибаются, и он послушно опускается рядом с ней.
Из рук Йозефа с грохотом падают вилы, он бредёт к двери, и снаружи раздаётся его крик, который раздирает пространство. «Аааааааааааааааааа», - вопит он во всю силу своих лёгких, так истошно, что, кажется, они вот-вот лопнут.
На крик сбегаются братья.
«Где же вы были прежде», - хочется ему бросить обвинения. Но он заглядывает в их жалкие растерянные лица и понимает, что все они в одной лодке. Все, все они прокляты с самого рождения.
И, отныне, как и прежде, им следует хранить мерзкую тайну, которая разъедает жизни сродни самому сильному яду.
Йозеф старательно воскрешает образ прекрасной женщины из линзы, и сердце его постепенно успокаивается.
Глава 5
Глава 5
Читатель, что тебе видится идеальной любовью? Страсть, дыхание двух, кратковременное волнение чувств? А, быть может, единство?
Что может быть прекраснее любви, сотворённой будто бы навечно. Впрочем, иногда идеальная любовь становится одержимостью.
Йозефу минуло 19 лет, когда на ярмарке в Зоннеберге он увидел милую Хильду и полюбил её. Стоило ей бросить один лишь взгляд в его сторону, и он потерял себя. Она стала ещё одной его страстью. Пышные темные волосы были перехвачены алой лентой, миловидное овальное личико светилось задором, а тёмные глаза в обрамлении густых ресниц – лукавым весельем. Невысокая, хрупкая и грациозная, вся она - противоположность молчаливому юноше, чья сила и рост выделяли его из толпы, зажгла огонь в его сердце.
Её мать лишилась жизни в одну из самых мрачных ночей в истории деревни, когда погода, казалось, потеряла рассудок. Ветер готов был каждого жителя оставить без крова да и без жизни тоже. Поговаривали, что эта ночь – одна на много лет, и непременно стоит ждать от неё беды. В такие ночи силы зла выходят из укрытий, и их можно увидеть воочию. В иных они проникают так, что и не вытравить ничем, иных лишают жизни.
Одна из тех, чья жизнь унеслась прочь – молодая женщина, которая в долгих муках подарила жизнь крошечной девочке. Она успела подержать её на руках, взглянуть в глаза новорожденной и отдать ей первые сладкие глотки причастности миру. И пока малютка, обласканная, убаюканная, прижималась к материнской груди, биение сердца женщины делалось всё медленнее и медленнее. Она ушла из жизни под ужасающий вой ветра, так и не дав никому понять, что уходит.
Супруг был безутешен. Его скорбь походила на ярость, однако очень скоро сошла на нет. Едва его взгляд задержался на сочной девице на выданье, как плоть напомнила о себе. Позаглядывался, да и позвал в жёны: ведь и вправду ему нужна женщина, дочери – мать, а хозяйству – пригляд.