Творчество Маха — явление яркое и характерное для литературы периода строительства социализма.
Б. Стахеев
АГНЕШКА, ДОЧЬ «КОЛУМБА»
Роман
Зофье Стопчанке, учительнице, и ее товарищам учителям посвящаю
АВТОБУС
Зовут ее Агнешка Жванец, и как раз сейчас она думает, что вот так ее зовут. Кто первый мне встретится, кому первому я назову свое имя и фамилию на новом месте и как они прозвучат — обычно или покажутся чужими, такими же чужими, какими кажутся сейчас мне? Переполненный автобус подпрыгивает на изрытом выбоинами шоссе; машина норовисто раскачивается вместе с серой, плотно сбитой толпой. Следы войны до сих пор не стерлись, удивляется Агнешка, ее печатью все еще отмечены лица людей, их одежда, о ней напоминает тупое оцепенение, подавленность, ощущение непрочности, зыбкости, владеющее этим пестрым, разноликим скопищем случайных попутчиков. А может быть, все не так уж скверно. Островками разбросаны в толпе и самые что ни на есть обыкновенные, прилично одетые люди, знакомые между собой и, видать, совсем неплохо устроившиеся в этих местах. Кое-кто довольно часто — чаще, чем на других, — поглядывает на Агнешку, порой даже с тенью улыбки, едва заметной и такой неопределенной, что не стоит на нее и отвечать. Быть может, их внимание привлекает Флокс, маленький спаниель, который спит у нее на коленях. А может, кретоновый мешочек, заботливо ею охраняемый от агрессивного локтя соседки, которую, пожалуй, все-таки заинтересовало, что же за сокровище неправильной формы, с острыми углами таится в его недрах.
Нет, не заинтересовало. Соседка отворачивается к окну, и Агнешке становится грустно. Она тут чужая, нездешняя, стеной отделенная от этих людей, запросто переговаривающихся между собой. И наверно, некрасивая, особенно в такой пылище и духоте. Будто на дворе июль, а не довольно-таки поздняя осень. Истое чучело в спортивной куртке и клетчатых брюках! А в окно вовсе незачем выглядывать, уважаемая соседушка с локтем, потому что белая пыль так и вьется, словно поземка. Агнешке хочется разбудить Флокса, наклониться к шелковистому вывернутому ушку и шепотом рассказать обо всем, что она чувствует, или еще о чем-нибудь. Но стыдно. Флокс, соня ты эдакий, мы, кажется, подъезжаем. Ну, как, доволен? Повезут нас на повозке, а может быть, даже на машине, выкупаемся, поужинаем как следует, но объедаться не станем, чтобы спалось хорошо, хотя нас непременно будут уговаривать, как это заведено у гостеприимных деревенских жителей, может, будут пельмени и кислое молоко, как ты думаешь? Флокс, собаченька, ты ведь едешь на первое место работы, ты хоть рад? Флокс, да проснись же ты, скажи что-нибудь, а то я ужасно боюсь.
Агнешка собирается выходить, стаскивает с полки чемодан и несессер. Вещей порядочно, да тут еще Флокс! Дело нелегкое, и вокруг сразу подымается суматоха. Толстая кумушка с корзинкой, обшитой сверху мешковиной, укоряет:
— Куда это вы, барышня? Еще не остановка.
Что ж, придется постоять в толчее. Флокс вертится, скулит, кладет передние лапы Агнешке на плечо, пытаясь удержать равновесие. Добившись успеха, он от радости с размаху лижет ухо стоящего рядом солдата. Агнешке не приходится извиняться, солдат ничего и не заметил, по самые облизанные уши углубившись в беседу с мужчиной в рабочей спецовке. Но уже первые невольно услышанные обрывки их разговора портят Агнешке настроение. Рабочий ведет свой рассказ полушепотом, мрачно и торжественно; костяшками пальцев перемазанной руки он постукивает по форменной пуговице солдатской куртки и с опаской озирается по сторонам — и, вероятно, поэтому невозможно не подслушивать.
— …так его, понимаешь, заставили, насильно напоили, прямо на том пароме, пока он не упился в доску. А потом веревкой привязали к телеге, мордой к земле, хлестнули лошадей — так он и поехал, откуда приехал. Мы как раз на лугу канаву копали, ее ведь надо тянуть до самой деревни, глядим — повозка одна летит, без никого. И тут видим — тащится что-то сзади. Если б не болотце по дороге — кони-то притомились — да кабы не мы, очухался бы мужик у святого Петра.
— Ну и чем же вся та канитель кончилась?.. — Солдат говорит громко и неторопливо, по-деревенски растягивая слова, видимо недооценив секретности дела, и несколько ближайших соседей как по команде оборачиваются к собеседникам. Несмотря на косые взгляды, это словно подстегнуло человека в спецовке. Он сердито пожимает плечами, давая волю едва сдерживаемой злости.
— А ничем! Хоть бы они все сгнили. Чтоб их болото!.. — выразительно растопырив и затем плотно сжав пальцы, закончил он проклятие. — Был бы покой.