удивляются мальчишки — жители дома. Со свойственной всем мальчишкам непосредственностью они задают ему вопросы: «Почему вы на припеке, на жаре, без картуза?», «Молодой вы или старый?» И слышат ответ, пронизанный лукавинкой, игриво-загадочный,— типичный ответ балагура и шутника, мастера и дело сделать и за словом в карман не лезть:
Конечно, мальчишки догадываются, что кормильцем зовут соседа, поскольку он «хлеб печет для москвичей». Но читатель взрослый «догадывается» и о том, как неотразимо входят в детское сознание строки, оперенные внутренней рифмой («У печей погорячей»), просвеченные улыбкой, игрой разными значениями одного слова (припек солнечный неуловимо оборачивается припеком хлебным). И как, благодаря этим строчкам, овладевает сознанием читателя обаятельный образ труженика. «Да ведь это стихи на тему труда!» — догадывается взрослый читатель. Но написанные не плакатно, не «в лоб», без оглушающего треска, без отупляющей ребенка дидактики.
О самом большом, главном, значительном автор умеет сказать так, что это большое не подавляет маленького читателя, а легко овладевает его воображением, незаметно и прочно входит в его сердце. Вот стихотворение «Рисунок» с чеканным, лаконичным, в точности соответствующим детскому мировосприятию началом:
Каламбурная рифма первого двустишия («высок он» — «окон») усиливает интонацию удивления и восторга. Маленький читатель искренне поражен величием запечатленного в рисунке города. Но тут он замечает и диспропорцию в картинке: «А на самом первом плане нарисован человек. Выше всех высотных зданий получился человек». Ребенку очень нравится этот «красавец, в рыжей шубе меховой», непокрытая голова которого касается голубых небес. Правда, возникает и сомнение в правомерности столь вольного общения с реальными масштабами явлений.
Поэт, как видим, ни на шаг не выходит за пределы «дошкольного» языка и «дошкольной» логики. Но, обеспечивая стихам точный адрес наивностью задаваемых героем вопросов, А. Барто не уходит от серьезного на них ответа. Условность рисунка получает объяснение и детски простое, и научно точное, и заключающее большой этический смысл:
«Ошибка» художника становится, таким образом, метафорой, глубоко осмысленным символом большого социального звучания.
Казалось бы, всего только остроумная шутка — стихотворение «Если буду я усат». Дошкольник Геннадий мечтает отрастить усы и стать, таким образом, дядей. Так думает он достичь свободы, чтобы не ходить в детский сад, не спать днем, а взамен этого «целые часы прыгать по аллее». Читателю, конечно, смешно, что у человека, мечтающего об усах, такие «безусые» желания. На первый взгляд, смысл стихотворения только в этом — в блестящей зарисовке детского характера, стремящегося к немедленной взрослости, но остающегося в своей сущности детским.
О том, что это уже само по себе высокое достижение, можно судить и по чеканной пословичности двустишия: «Если буду я усат, не пойду я в детский сад». И по тому, как великолепно схвачена «детская логика» в доверительном обращении маленького героя к маме: «Я тебе один секрет по секрету выдам...» И по удивительному комическому эффекту, какой сообщает словам героя возвращение буквального смысла известной поговорке, когда воображаемые взрослые говорят о Геннадии: «Посудите сами, он уже с усами!» Наконец, по доставляющей истинное удовольствие читателю щедро-виртуозной игре словами «усат», «усы».
Но у А. Барто в каждом стихотворении есть свое подспудное течение, своя «сверхзадача». Есть они и в стихах про Геннадия. Стихи эти будят у читателя мысль о том, что подлинная взрослость не в усах и не в других внешних признаках солидного возраста, а в чем-то ином, более глубинном и значительном. Подтрунивая над инфантильными представлениями Геннадия, автор завершает стихотворение словами, в которых слышится и вздох сожаления, и чуть грустноватая улыбка мамы маленького героя: