Мимолетность Карла Ашер
...Я не знаю, почему, я не знаю как... Как я всё ещё живу или мне это лишь снится (черная луна постучала в один миг в окно моего сердца и с тех пор холодными крыльями какой-то затуманивающей безразличием отстраненной тяжести грусти) . Шарль и Луи в один голос назвали мою откровенность притворством, говорили, что я сам себе лгу (пусть так, хочу им верить...
Лишь бы не слышать голос памяти и разбитых снов, в которых не было мне места... Даже там не было мне места; так забудьтесь же, мои маленькие укатившиеся хрупкие и потускневшие от грусти солнышки надежд, я больше не позову вас нитью надежды, не бойтесь)...Нитей стало слишком много, в последнее время, найденных, распутанных, и лучше б я никогда не знал, что их можно осветить и смягчить яркость слухов в них.
Мой брат и дядя, что же вы наделали, когда влюблялись в Милен?! Та рыжая гордячка - подкидыш, что хотел приноровиться к богатству и фамилии нашего несчастного павшего дома!..
А она - как раз наша сестра, пропавшая и перепутанная ещё малышкой и потому подброшенная сердобольным дедом сначала к той хамке-приживалке! О, услышим ли мы... себя друг в друге - эта девушка, что к раняще-обжигающей-сладкой катастрофе, опьянила и мое сердце имеет со мной одну кровь!
Конечно я узнал это из письма "доброжелателей"-опекунов, обьявившихся черт знает откуда и весьма "кстати", подкрепивших нотариусом педантично требование к нашей доли, за надуманные услуги по отношению к ней, а значит и к нам, по праву родства с ней, и всем все равно, что замок Ашер в это время все больше погружается в бездну (я не про архитектурную ветхость, готически-загадочно холеную мраком, дождем, туманом и лесом на отшибе близ мутного озерца рядом).
Именно этим письмом я и поджёг потом все клеветнические писульки Луи (дрянь такая, я души в нем не чаял, а он сочинял про то, что Милен лишил невинности даже не его проклятый "дядюшка", которого я старался принимать снисходительно изо всех сил, а "отчим", любовник той рыжей ведьмы, его собственный побратим). Я не выдержал и разбавил ещё все это вином Шарля (этот пропойца, погребающий свою душу и тело заранее, впадает в последнее время в настоящее бешенство, стоит ему пустой бокал взять, кажется).
За что получил от них обоих, с отнятыми последними грошами и... порванными документами).Слишком много пыли и шума вокруг этой, затягивающей формальностью и иллюзорной вседозволенностью, грязи, мрак и холод не спасает от их зеркала, порезы которого отражают словно...
Изумительно-необычные и приятные шрамы Милен (о нет, я отчего-то внезапно снова ее вижу! Не могу... Не смотреть, не идти как можно ближе к ней! Между нами стена и только маленькая скважина в двери, к которой нет ключа, сон это или бред моего истерзанного сознания... - мне плевать, я снова хочу к ней, чувствовать ее хотя б на расстоянии!..
Лунная ночь осторожно опускает робко-тонкий лучик на ее скромное платье, медленно, как в забытьи, томно приопускающееся на чуть ниже нежных плеч, так, что показались две стыдливые дышащие жемчужинки, чуть, до середины (я так хочу, чтобы мои глаза расстроились в лучике, что освещает ее дразнящий изгиб шеи, приоткрытых манящих губ, она словно шепотом зовёт во сне, невольно тоже подойдя к двери ближе (Милен, скажи, молю, что то имя - мое! Пусть оно отразится незримым поцелуем на моих щеках!).
Едва дыша я бессильно снова пробую открыть дверь и... Замираю - платье ее опускается ещё ниже, высвободив все... Все даже чуть ниже пупка, Милен с закрытыми глазами и дрожащим дыханием будто продолжала... отдаваться моим незримым ласкам (я мысленно и ветром гладил ее чувственные волосы, сцеловывал отражение звёзд на ресницах, поводил в безумных грёзах руками по ее талии и водил в страстных фантазиях языком по животу, впивался в каждый сантиметр ее тела дыханьем и глазами, кожей и губами, дрожа от ее дыхания и стона, эхом отдающимися во мне) как вдруг...
Словно догадавшись, что за ней смотрит мужчина, девушка... быстро отвернулась, оставляя все же приоткрытыми теперь сбоку соблазнительные контуры, словно отдавая мне взаимность касанием не то лепестков, не то перышек, не то капелек чего-то навек уходящего и прощавшегося, и прощавшего...Однако я никогда не прощу им всем твоей боли, моя Милен, даже если нам просто приснилось, что мы можем любить друг друга, и, конечно же, я отрекусь забвением от всех и от себя самого за то проклятье нашего дома, что течет в венах моих.