«Мы должны были быть в другом месте! Это оружие нужно было в другом месте! Совсем в другом деле!» – бубнил малорослый блондин.
«Хватит ныть! Просто убейте его!» – крикнул главарь, готовя свою многозарядную винтовку.
В очередной раз прогремел выстрел и в древесину повозки вонзился кусочек свинца. Дико разжали и задёргались кобылы, от испуга одна встала на дыбы и своим копытом проломила голову юнцу с каштановой чёлкой. За первым выстрелом тут же отгремел второй, но пуля снова пролетела мимо. Растерянные юнцы даже не успели воспользоваться оружием и застыли в бездействии. Остатки группировки не видели стрелка и не понимали, откуда шла пальба: расходясь по сторонам, они принялись бездумно стрелять в разные стороны. Неумело или опытно, каждый из компании старался окучить пространство вокруг себя, но несмотря на их старания, неприятельский огонь продолжился и новая пуля попала в колено русому патлачу. С криком он рухнул на холодную, покрытую грязным снегом землю. Завидев это, усатый умыкнул за тележку в надежде получить хоть какое–то укрытие, но их куда более смелый лидер оставался на месте, ибо наконец заметил позицию неприятеля.
Столь нелепо торчавшее из – за угла дуло, возмущало его как и своей элементарностью так и полной наглостью: скрываясь в тени и на стенах рынка, пришедший по их душу незнакомец стрелял по ним вслепую, практически наугад. Дав чёрной руке совершить ещё один выстрел, он надавил на спусковой крючок и послал в её сторону дробь. От угла стены встретившейся с мелкими, свинцовыми шарами отвалился немалый кусок, а нагло смотревшее на него дуло исчезло.
Плешивый расплылся в удовлетворенной улыбке, не зная, насколько сильно он ранил врага: его группировка в любом случае временно получила передышку. Крики раненного за его спиной тем временем претерпели изменения, став куда более громкими и прерывистыми. Не придав им внимания, он в открытую двинулся к месту, где мгновение назад видел противника. Конструкция рычажного взвода позволяла доминировать его оружию на фоне обычных ружей: имея и пользуясь возможностью, он, стреляя по одному и тому же месту на ходу, сближался с точкой назначения, не давая человеку-птице высунуться из укрытия.
Когда патроны в стволе начали подходить к концу, а расстояние между охотником и жертвой было полностью преодолено, он зашёл в здание, надеясь наконец встретиться с противником, но того не было на предполагаемой точке. Правда, лежащая рядом изорванная кожаная перчатка и прерывистая дорожка из капель крови, обнадёживали и давали ему определённое представление о состоянии спрятавшегося за клювом незваного гостя.
«Бадюковской! Сюда!» – крикнул ему коренастый.
Развернувшись, плешивый увидел как захлебывавшейся в своей слюне русый патлач, катался в луже собственной крови, держась за раненный пах. Троица оставшихся в живых мальчишек в отвращении и смятении собрались вокруг товарища. Вид затоптанного копытами сподвижника производил впечатление на них не меньшее, но всё же, будучи мужчинами, шальная пуля, попавшая в столь интимную точку, претила им особенно сильно.
Даже не задумываясь о том, что от него требовали требовавшие внимания подчинённые, куда более жестокосердный, чем они, главарь спокойно перезарядился, медленно вставляя патрон за патроном в ствол. Закончив, он подошёл к оскоплённому и холоднокровно добил его, разнеся тому выстрелом половину головы.
«Если после такого, вы не пойдёте мстить, я лично оторву вам голову». – сказал он. «А ну, живо взяли стволы и за мной. Я ранил его, далеко он не уйдёт».
Недовольно фыркнув или тихо проскулив, члены квартета подготовили оружие к новой схватке и нехотя пошли за своим хозяином. Разделившись, они настороженно разошлись по этажам и сторонам, следуя отданным приказам. Когда молодые люди скрылись с глаз управлявшего ими мужлана, оставшийся у входа в здание вожак, услышал тихий плач.
Поднявшись на второй этаж, он увидел всё ещё живого предателя. Всё меньше напоминая своим внешнем видом человека, Сваргов горько и безутешно рыдал, однако страдания его вызывали отнюдь не ранения. Теперь, когда его возлюбленная была холодна, сломанные кости и порванные сухожилия не имели для него значения. Бледная, скрюченная в не естественную для человека позу, сочась кровью из разбитой, всклоченной макушки её лицо продолжало сохранять всё тот же ангельский вид, будто бы душа и не покидала этого худого тела. Даже после смерти, это прекрасное, наивное, странное существо не теряло своей сущности.