Голое тело прижималось к нему без всяких намёков. Просто ей так было теплее. Драко нехотя выбрался из-под одеяла, провёл по спутанным волосам ладонью. Чтобы подольше задержался эффект от его присутствия, конечно.
В его комнате, куда он зашёл лишь чтобы переодеться, а потом вновь отправиться к Грейнджер, на кровати под зелёным балдахином ждало письмо от Макгонагалл.
========== Агония ==========
Гермионе казалось, что это всё ещё сон. Драко улыбнулся, поцеловал её так, как никогда раньше. С нежностью. С любовью. Она сама испугалась этих мыслей, затолкнула куда подальше в черепную коробку, лишь бы не выпали случайно игральными кубиками прямо к нему в ладони.
– Подпиши это, – он закрыл ей обзор, поцеловал в едва открытые глаза, дал в руки палочку.
– Что это такое? – Грейнджер может и превратилась в шарик малинового мороженного, таящего на солнце, но не перестала быть собой: уверенной в том, что нельзя ничего подписывать, не прочитав.
Внутренности Малфоя содрогнулись, будто гора, перед тем как сбросить с себя лавину, что повлечёт за собой смерти тысяч ни в чём неповинных людей. Он знал, что всё не будет просто. И всё-таки в глубине души надеялся, что не придётся прибегать к способу, достаточно мерзкому даже для него.
– Скажи, ты мне веришь? – Он смотрел ей не в глаза, в душу. Она лежала перед ним сосудом с открытой крышкой – загляни и возьми, что хочешь, только смотри не потеряйся в глубинах переживаний. Он заглянул. И в ответ отбросил все железные занавесы, надеясь, что она не заметит подмены. За ними была пустота. Драко прикрыл её нежностью.
Гермиона не могла поверить в то, что видела. Он её любил? Хотя бы на мгновение? Пусть неосознанно, но любил же?
Девушка начала задыхаться, но не из-за роз в этот раз, а из-за эмоций. Прикажи он ей прыгнуть с Астрономической башни – она бы сделала это без сожалений. Прикажи переплыть Тихий океан – она нашла бы способ, лишь бы ждал на другой стороне этот взгляд. Прикажи превратиться в птицу – она вырезала бы из своей кожи крылья и полетела, будто Икар, прямо к своему солнцу, даже пусть оно и будет значить смерть.
– Верю, – дыхание успокоилось, мысли выстроились в ровный ряд. Даже розы, кажется, угомонились, чтобы дать своей рабе немного времени.
– Подпиши, – палочка вновь легла в её руку, и она, не глядя даже, поставила подпись.
Малфой не знал, что упадёт лавиной вниз. Все попрятались, одна она осталась – хрупкая, счастливая, заглядывающая ему в самую душу, не понимая, что ничего там нет.
– Это согласие на операцию. Не хочу быть виновным в твоей смерти. – Пергамент выпадает из слабых рук, и он подхватывает его, быстро выходит из комнаты. Не оглядывается. Но уже чувствует, как навязчивый запах цветов пробирается прямо под кожу.
***
Гермиона рыдала. Она билась о стены ванной, ломая шипы, на месте которых тут же вырастали новые. Она хотела умереть прямо здесь, она бы наложила на себя руки, если бы не поклялась жизнью мальчиков не делать этого ещё несколько дней назад. Драко сказал, что беспокоится. Что не хочет, чтобы она умирала вот так. Что иногда он верит в рай, а самоубийцы туда не попадают, пусть ему и было бы приятно передать через неё пару ласковых отцу. Она внимала каждому его слову.
Больше всего она ненавидела то, что любила его даже сейчас. Хорошего актёра и плохого человека. Он – тот, кто он есть, и не ей, слабой и телом, и душой становится причиной изменений.
Кровь не прекращала идти. Цветы отыгрывались на ней уже три дня. Она кашляла чаще, чем дышала. Стебли с острыми шипами превратили горло в кошмар для трипофоба. Вся она превратилась в кошмар. Вновь тощая, вся какая-то серая, с кровью на каждой клетке тела как внутри, так и снаружи. Врачи не помогали. Гарри умолял её потерпеть ещё немного, когда она, в приступах неконтролируемой агонии, кляла его на чём свет стоит. Кляла их всех. Кроме Драко.
Операция была назначена на следующее утро. Гермиона, свернувшись калачиком, выцарапывала на собственной руке вырванным из тела шипом: «Я любила. Его. Мир. Его». На большее сил не хватало, как и воздуха. Всё пропиталось вонью от её тела. Окно в комнате открыто, но это ерунда. Кажется, весь Хогвартц превратился в парфюмерный отдел с лишь одним ароматом.
– Страдания скоро закончатся, – шептал Малфой в галлюцинациях. Она знала. А вместе с ними и всё остальное.
Утром она была спокойна и собрана. Не вопила и не вырывалась. Перемещать её было опасно, поэтому операционную перенесли прямо в комнату, которую она возненавидела. Колдомедики копошились, возбуждённо переговаривались на разных языках. Она была их опытом. Они были её карателями.
– Наркоза не будет, он на Вас всё равно не подействует, – приятная женщина с ясными голубыми глазами смотрела сочувственно.
Гермиона сделала вид, будто это её волнует.
Она попросила лишь об одном – не убирать шрамы, оставленные на руке шипом. Как напоминание. Её заверили в том, что сделают всё, лишь бы ей было комфортно.
Боль была такой, будто тысячи круцио помножили на бесконечность. Ей раздробили грудную клетку, копошились во внутренностях, вырывая розы с корнями, бросая их на пол. В моменты, когда разум по какой-то причине освобождался от боли, Гермиона их жалела, эти цветы. Они были её мучителями. Её частью. А сейчас, надо же, их, как и её, выбросили за ненадобностью.
Боль сменялась пустотой, а потом вновь болью. Его лицо. Родители. Драко. Мальчики. Драко.
– Последний, – прошептала женщина с голубыми глазами и улыбнулась так кровожадно, что девушка испугалась. А потом всеми силами ухватилась за чувство всепоглощающей любви к его улыбке, морщинкам вокруг глаз, воло…
– Спите, мисс, – она послушалась не потому что ей приказали, а потому что хотела. Голова была пуста. Ощущения потери не было. Никаких ощущений не было. Разве что немного ныла левая рука.
========== Клиническая смерть ==========
Малфой понял всё в тот момент, когда увидел её. Прямая спина, книга в руках, безмятежность во взгляде. Рядом семенил Поттер, заглядывая своей подруге в глаза, а она, кажется, его не замечала.
– Привет, Грейнджер, – первое слово плашмя падает в омут её спокойствия, не вызвав на поверхности никаких кругов.
– Здравствуй, Драко, – не ёрничает, не ехидничает, не издевается. Спокойно здоровается, пожимая его руку, протянутую в дурацком маггловском жесте приветствия. Ладони красивые, гладкие. Никаких царапин. На ногтях нежно-розовый лак. От неё пахнет разве что немного морозом и булочками, которые сегодня давали на завтрак.
Удушающий аромат цветов доносится до его носа также быстро, как и приступ кашля до гортани.
Лепестки белого лотоса. Символа долгой жизни без мучений. Её любимый цветок. Потому что приносит удачу.
Она не замечает, проходит мимо. Поттеру тоже плевать на всех, кроме своей подружки, вдруг превратившейся в гранитную скалу. Драко хохочет, изнывая от боли в лёгких.
Он знает, что не доживёт до весны. Знает, что умер вместе с бордовыми розами на полу в её спальне. Он не жалеет.