Согласование оперативных вопросов по линии генеральных штабов начиналось еще в декабре 1940 г., когда начальник финского генерального штаба Гейнрихс приехал в Цоссен на совещание, проводимое Гальдером по поводу плана "Барбаросса". Доклад Гейнрихса перед высшими немецкими офицерами о советско-финской войне был выдержан в духе восхваления финского оружия и критики Красной Армии. Вскоре по заданию ОКВ в Хельсинки вылетел начальник штаба германских войск в Норвегии Бушенгаген. Он обсудил все основные вопросы взаимодействия германской и финской армий и провел совместно с финскими генералами детальную рекогносцировку на местности. Его доклад в ОКВ стал основой разработки оперативных планов наступления{390}. В начале июня Бушенгаген вновь появился в Хельсинки, а несколькими днями раньше Гейнрихс вылетел к Кейтелю. Все последние детали совместного наступления были уточнены и зафиксированы протоколом. За несколько дней до вторжения старый германский генштабист генерал Эрфурт принял должность германского представителя для связи с финским генеральным штабом. 9 июня в Финляндии началась скрытая мобилизация.
IV
Оставалась проблема Дальнего Востока и взаимоотношений с японским союзником во время "восточного похода". Здесь немецкому генеральному штабу приходилось труднее, ибо проблемы, стоявшие перед Берлином и Токио, были слишком различны, а дальневосточный партнер отличался особой индивидуальностью в политических и военных вопросах, имея по каждому самостоятельное суждение. В данном случае, конечно, нельзя было поступать, как с Хорти, Антонеску или царем Борисом, где небольшие подачки, прямые угрозы, заманчивые обещания и дешевая лесть, особенно в сиянии ореола военных побед третьего рейха, действовали лучше, чем приемы классической дипломатии. К тому же это был верный союзник, хотя его замыслы прятались в улыбающихся губах и непроницаемом взгляде дипломатов.
Дальневосточная политика гитлеровской Германии с 1933 по 1939 г. определялась, с одной стороны, стремлением немецких монополий усиленно участвовать в эксплуатации Китая, с другой - наладить союзнические отношения с Японией для нового передела мира путем войны{391}. С 1927 г., а особенно с 1934 г., и до первой половины 1937 г. немецкий монополистический капитал сумел снова укрепить свои экономические, политические и военные позиции в Китае, которые были утрачены и результате первой мировой войны, и создать так называемую систему колониализма без колоний. Импорт из Китая имел особое значение для монополий, работавших на военную промышленность. Благодаря значительным поставкам оружия и боеприпасов, которые прояпонское правительство Ван Цзин-вея получало из Германии, немецкие милитаристы смогли использовать Китай в виде опытного полигона.
Подготавливая агрессию в Европе, немецкий империализм в своей дальневосточной политике делал вторую ставку на Японию, которая тоже держала курс на новый передел мира и была потенциальным союзником немецкого империализма в будущей мировой войне. Но укрепление позиций гитлеровской Германии в Китае мешало интересам японского империализма. Союз с Японией должен был все больше и больше подрывать позиции немецких монополий в Китае. С тех пор как начала расширяться японская агрессия в Китае, т. е. с июля 1937 г., стало неизбежным определение немецкой дальневосточной политики со ставкой либо на Китай, либо на Японию.
После продолжавшихся несколько месяцев разногласий внутри правящей клики Германии самые реакционные и агрессивные круги немецкого монополистического капитала окончательно определили курс на Японию. Японская реакция в свою очередь искала сближения с германским фашизмом. С точки зрения японских политиков, создание "сильной Германии" приковывало Англию, Францию, Советский Союз и отчасти США к европейским делам и облегчало Японии агрессию на Дальнем Востоке. Аналогичными мотивами руководствовался и Берлин: агрессивная Япония свяжет на востоке западноевропейские державы, отвлечет внимание СССР и расчистит путь для реализации Германией захватнических планов в Европе. На такой основе и возникла "взаимная заинтересованность" обоих агрессоров, хотя, как видит читатель, она исходила из прямо противоположных расчетов. Японские планы были направлены и против Китая, где агрессия продолжалась с 1931 г., и против Советского Союза, в отношении которого наиболее экстремистские круги выдвигали лозунг захватов "вплоть до Урала", и против США и Англии, с которыми в середине 30-х годов усилился антагонизм на почве борьбы за рынки Восточной и Юго-Восточной Азии.
Когда Германия в сентябре 1939 г. развязала вторую мировую войну, то, несмотря на переговоры, длившиеся полтора года, все еще не существовало военного договора агрессоров. Ни Италия, ни Япония не примкнули к войне немедленно. Здесь наблюдались разногласия между немецким и японским империализмом. Германия и Япония преследовали свои собственные империалистические цели и были готовы, смотря по обстоятельствам, выполнить требования союзника, лишь если они соответствовали этим целям.
Под влиянием военных успехов Германии в Европе летом 1940 г. в Японии получила перевес группировка, стоявшая за теснейшие контакты с фашистским рейхом. 27 сентября 1940 г. в большом зале новой имперской канцелярии в Берлине был, наконец, подписан германо-японо-итальянский военный пакт, предварительные переговоры о котором начались еще в 1938 г. Теперь агрессоры с грубой откровенностью требовали передела мира в свою пользу. "Япония признает и уважает руководство Германии и Италии в создании нового порядка в Европе; Германия и Италия признают и уважают руководство Японии в создании нового порядка в восточноазиатском пространстве", - так было сказано в двух первых статьях соглашения.
"Взаимное уважение" двух агрессоров означало, само собой разумеется, не что иное, как договор о сферах агрессии.
Япония, ввиду военных успехов Германии, форсировала свои экспансионистские устремления в южном направлении. После капитуляции Голландии и Франции колонии этих держав - Французский Индокитай и Нидерландская Индия - притягивали как магнит японских агрессоров. Путем угрозы пактом трех держав Токио надеялось удержать США от вступления в войну против Японии.
У гитлеровской политики в отношении Японии имелся на этом этапе свой план. Германский империализм не хотел делить лавры победы над СССР с не менее алчным японским империализмом. Гитлеровское руководство не сомневалось, что Советский Союз в ближайшие месяцы будет разгромлен Германией без японской помощи и что осенью 1941 г. Германия совместно с Японией нанесет решающий удар Британской империи на Востоке. С другой стороны, Гитлер в начале 1941 г. хотел, чтобы Япония полностью втянулась в борьбу с Англией на Дальнем Востоке. Таким путем удалось бы в момент, когда Германия будет занята в России, нанести еще один удар Британской империи, вырвать ее дальневосточные позиции, приблизить ее падение. Удар к югу мог воспрепятствовать дроблению сил японского союзника, которое произошло бы в случае нападения Японии на СССР, а также исключал любые ее претензии на советские территории после победы.
Вместе с тем в Берлине опасались, что некоторые японские политические деятели, настроенные проамерикански, будут добиваться компромисса с Англией и США за счет Германии. И поэтому Берлин активно толкал Японию к агрессии в южном направлении, считая, что наиболее уязвимым пунктом Англии в сфере возможных действий японских вооруженных сил является Сингапур. Эта важная база вполне могла быть захвачена комбинированными ударами японского флота, десантов и авиации за те несколько месяцев, которые потребуются Германии для разгрома России. Гитлер обещал, что Германия "немедленно примет меры, если Япония вступит в войну с Соединенными Штатами"{392}.
С декабря 1940 г. и до апреля 1941 г. Гитлер, политические и военные лидеры рейха осторожно внушали Японии мысль о "сингапурском варианте", что соответствовало и планам японских агрессивных кругов. Вопрос о желательности наступления на Сингапур и об отказе участвовать в походе против СССР впервые был поставлен на военном совещании у Гитлера 27 декабря 1940 г.{393} Затем вторично он обсуждался двумя неделями позже, а потом в феврале. Риббентроп оказывал серьезный нажим в сингапурском вопросе на Осима - посла в Берлине, а германский посол в Токио Отт - на представителей японского правительства и военного командования.