Гитлеровская разведка не смогла в общем осуществить свои широко задуманные планы. "Для срыва гитлеровских планов тайной войны решающее значение имели те огромные социалистические преобразования, которые были осуществлены в СССР за предвоенные годы, а также мероприятия Коммунистической партии и Советского правительства по укреплению безопасности нашей Родины. Фашистская разведка не нашла в Советском Союзе социальной опоры для своей подрывной деятельности. Все происки гитлеровской агентуры разбивались о прочное политико-моральное единство советского народа, его беззаветную преданность своей Родине и высокую революционную бдительность"{467}.
С другой стороны, "советские разведчики сумели своевременно добыть многочисленные данные о подготовке германских вооруженных сил к нападению на Советский Союз... - пишет Маршал Советского Союза А. А. Гречко. Небезынтересно отметить: через 11 дней после принятия Гитлером окончательного плана войны против Советского Союза (18 декабря 1940 г.) этот факт и основные данные решения германского командования стали известны нашим разведывательным органам"{468}.
Чекисты в предвоенные годы обезвредили значительную часть гитлеровской шпионской сети. Они "нанесли ряд ударов по агентуре империалистических разведок внутри СССР, в том числе и по немецко-фашистской агентуре"{469}. Но вместе с тем значительную часть фашистской агентуры, проникшей на территорию СССР, пришлось обезвреживать уже в ходе войны{470}. Следует отметить тот факт, что гитлеровская разведка все же располагала определенными сведениями о советских войсках, аэродромах, укреплениях, расположенных вблизи западной границы.
Несмотря на тщательную подготовку и большой размах тайной войны против СССР, немецко-фашистской разведке не удалось собрать необходимую информацию о военном потенциале Советского Союза. Идеологическая и политическая доктрина фашизма, прусское высокомерие, национализм не могли служить основой для объективной оценки Советского Союза. Германское верховное командование просчиталось в оценке характера и природы социалистического государства. Эти просчеты оказались для гитлеровского рейха роковыми.
"Барбаросса"
I
После того как 31 июля на совещании в своем запрятанном в горах баварском дворце Бергхоф Гитлер уже официально заявил нацистской верхушке, что предстоит война с Советским Союзом, всему громоздкому аппарату высшего военного руководства не потребовалось слишком много времени, чтобы повернуться на Восток. Он был готов давно, а события последних недель вполне ясно говорили, в какую сторону теперь проляжет путь агрессии. Под покровом строжайшей тайны генеральный штаб приступил к организационной работе, связанной с подготовкой нового похода.
Чтобы лучше понять характер и результаты этой работы, нужно иметь в виду то психологическое состояние, в котором теперь находилась гитлеровская военная элита. У нее не вызывало сомнения, что во всей человеческой истории никогда не существовало столь могучей, такой идеально организованной и руководимой армии, как "непобедимый вермахт", и что неизбежно, чуть ли не автоматически, становится обреченным любое государство, на которое обрушится "меч фюрера". Не учитывая мании величия, охватившей за малым исключением всех высших генералов, порой прямо-таки невозможно представить себе, как могли эти профессионалы военного ремесла сконструировать стратегические идеи, с которыми на рассвете 22 июня 1941 г. вермахт ринулся в Советский Союз и дальнейшая судьба которых достаточно хорошо известна.
Уже на следующий день после совещания у Гитлера, Гальдер собрал в своем кабинете руководящий состав генерального штаба сухопутных сил и приступил к подробному обсуждению задач, поставленных фюрером.
Генштабисты с рвением взялись за дело. Прежде всего они принялись подробно изучать Россию. Ведь нельзя было, в самом деле, остаться профанами, как случалось в прошлую мировую войну, когда, например, один весьма крупный лидер Антанты, слывший знатоком России, долгое время считал, что Харьков - это русский генерал.
Все засели за "изучение походов в Россию Карла XII и особенно Наполеона. Особым вниманием пользовались мемуары тогдашнего французского посла в Петербурге Коленкура. В книгах старательно выискивались детали военно-оперативного порядка, характеризующие театр военных действий, особенности снабжения, организации обозов и т. д. Но как-то само собой разумеющимся оказалось полное невнимание к тем политическим, социальным и национальным проблемам опыта прошлого, которые относились к поражению обоих завоевателей.
История оказалась непонятой в главном: в отрицании самой идеи завоевания России. Арман Коленкур 129 лет назад нашел в себе мужество прямо сказать Наполеону: поход на Россию может оказаться гибельным. В известной продолжавшейся семь часов подряд беседе 5 июня 1811 г. он говорил: "Это не будет мимолетной войной. Придет время, когда ваше величество вынужден будет вернуться во Францию, и тогда все выгоды перейдут на сторону противника". Наполеон высказал мысль, что Россия подпишет мир после одного-двух проигранных сражений. Коленкур ответил, что император ошибается: "У русских чувство патриотизма преобладает над всеми другими чувствами, оно крепко сплотит их и доведет до героизма".
Ничто подобное, повторяем, не интересовало сейчас тех, кто старался вникнуть в историю похода Наполеона. Все вращалось вокруг таких понятий, как большие пространства, русская зима, трудности снабжения. Никто из военных, штудировавших историю 1812 года, не мог и подумать, чтобы в результате своих изысканий поднять голос против самоубийственного решения вообще. Они удивительно хорошо продемонстрировали, как бывает опасно брать из истории только то, что хочется, а не воспринимать ее целиком. Позже мы еще увидим, насколько педантично воспроизводили немецкие генштабисты некоторые схемы подготовки вторжения, выработанные в те далекие времена, и как, повторяя эти схемы, дублировали и просчеты, в них заложенные.
Если можно сказать, что когда-либо главная сущность и все особенности стратегического мышления германского генерального штаба находили свое высшее, концентрированное выражение, то речь, безусловно, должна идти о военно-стратегическом плане войны против Советского Союза. Он вобрал в себя весь опыт планирования войны Германией со времен Мольтке и Шлиффена. Не нужны особые военные познания, чтобы увидеть в нем и дух печально известного немецкого плана 1914 г., и уж, конечно, черты всех тех расчетов, которые создавались теми же самыми руками начиная с середины 30-х годов вплоть до варианта "Гельб" - плана нападения на Францию. Выжатая из всего этого некая эссенция пропитала новое творение германского милитаризма.
В основе замысла лежали одни и те же непоколебимые принципы: скрытое развертывание армии, внезапность мощного удара, стремительные прорывы танковых масс, операции на окружение и в результате - "блицкриг", молниеносная победа.
Приступая к планированию "восточного похода", генеральный штаб сухопутных сил исходил из той мысли, что эти принципы плюс опыт вермахта, плюс качество руководства вполне компенсируют трудности нового похода.
Уже на ранней стадии планирования стало обнаруживаться некоторое различие в мнениях, куда наносить главный удар. Речь шла отнюдь не о разногласиях или, тем более, не о какой-нибудь борьбе. Дело сводилось к вежливому сопоставлению генералами из ОКХ своих взглядов с взглядами фюрера и его ближайшего окружения и к выработке компромиссного решения. Генералы из ОКХ склонялись к мнению, что от начала и до конца "восточного похода" необходимо сосредоточить максимальные силы в центре будущего фронта, в московском направлении.