Мало ли голодных псов в подземном мире?
Кнут распевал вовсю — звонко, радостно. Так, небось, птицы не поют. Должен был — торжественно и сурово, а вот, попался какой-то голосистый, не постигаю — откуда его Эвклей откопал.
Голос кнута — на фоне гробовой тишины и редких стонов — казался неуместно легкомысленным. Кнут забыл, что нынче казнь.
Остальные помнили.
Солнце слепило глаза — вцеплялось когтями, тоже хотело кого-нибудь казнить. Нотт-озорник подхватывал песню кнута — и разносил по внутреннему двору, от бога к богу, от нимфы к нимфе…
В песне было — о том, как нельзя изменять Владыкам.
— Хорошо, что Афина не пришла, — сказал я тихо. Гера, застывшая по правую сторону от меня, вздохнула что-то почти неслышно. Она была в моём шлеме — незрима. И, кажется, опасалась, что меня или ее все же услышат.
Я был уверен — что не услышат, а услышат — додумают что-нибудь за нее и меня. Зелье Гекаты разило без промаха. Я просто позвал их «освежиться перед неприятным зрелищем» — тех, кто хотел увидеть казнь. Слуги разнесли нектар и амброзию. Другие слуги вывели во двор подобие Геры — можно было взять любую служанку, а после сбыть в подземный мир… Но я сделал проще: накинул облик царицы на одну из овец Нефелы И бывшее облако обреченно проплыло к месту казни, и на его (ее?) спине вскоре заблестел поддельный ихор.
— Думаешь, на нее не подействовало бы зелье? — тихо спросила Гера. — На Афину.
— Уверен.
Из тех, кто умеет видеть — здесь никого, это радует. Гестия где-то в лесах, она все последнее время старается не проводить во дворце. Стикс убыла в подземный мир — оставила за себя сынков, бичевать якобы царицу. Ни Фемиды, ни Япета…
Вроде бы — полный двор набился, а опасаться некого. Нет даже Ареса — видать, еще не донесли о моей беспримерной жестокости. Ну, зная сынка — он вылезет, когда не надо, и устроит отцу неожиданность.
Боги, божки, музы… Артемида с нахмуренными бровями и без брата. Гермес. Деметра — она прибыла утром и всё пыталась рыдать и просить за сестру, голосила так, что чуть игру мне не испортила. Зевс — ну, куда ж без братика. Смотрит задумчиво — то ли фигуру Геры оценивает, то ли прикидывает, что иногда бывает за измены.
Удар — стон, удар — стон… брызжет на плиты подобие ихора. Напевает кнут. Позванивают цепи, которыми прикована овца Нефелы в облике царицы. Наковальни на ногах болтаются.
И глаза — не меньше сотни — прикованы к наковальням, к исхлестанной спине, к развившимся волосам… И у всех — у брата, у Деметры, у мелких божков… у всех затуманены тем, что им хочется видеть. То, что я подсказал — увидеть им.
И мне не хочется знать — мог ли я им просто приказать. Махнуть рукой, указать — вон там Геру бичуют, узрите! Описать в нескольких словах подробности: вот так она кричит, так изгибается, такие-то рубцы оставляет кнут…
Не хочется знать — потому что знаю.
Понимаю, о каком праве говорила Трехтелая там, в подземном мире.
— Что мне делать теперь? — спросила Гера, когда ее подобие проплыло под охраной обратно — в свои покои. На плитах внутреннего двора поблескивали брызги фальшивого ихора. Шептались зрители — я только что приказал Гере не показываться мне на глаза. Деметра на цыпочки приподнялась — сейчас побежит утешать сестру…
— Что хочешь. Пойди в свои покои — поплачься Деметре, когда она явится с объятиями. Расскажи о своей боли Афродите, когда за Деметрой явится и она. Пошли кого-нибудь к этому своему… Ифиту. Предупредить, чтобы не наделал глупостей. Надавай мудрых советов Аресу, когда он явится пророчество исполнять.
Вскрикнула, схватилась за мое плечо. Стряхнул ее пальцы. Сквозь зубы прибавил:
— Не забудь снять шлем.
Может, в последний момент я попробую сбежать, кто там знает. Не хотелось бы до скончания века болтаться в Тартаре. В компании отца.
Что ты там хотела сказать, Гера? «Я сделаю все, чтобы наш сын не сверг тебя из-за меня»? Не трудись — ты лишь одна из причин.
Вторая…
— Владыка! К ногам твоим…
Сговорились они, что ли? Только, понимаешь ли, закончил лгать окружающим и спровадил их на пир. Выслушал сто тысяч мольб быть снисходительным к глупой жене (Гера бы их за такие мольбы стрелами бы нашпиговала!) и не карать ее дальше. Только вот обещал подумать… и опять что-то в ноги валится.
Что-то светловолосое, пышногрудое, в легкомысленном хитоне и с дикими глазами.
Тартар знает, что за она. То есть, наверное, Гера знает — она же половина моего всезнания, в особенности о том, кто кому кем приходится.
Вторая половина — шлем-невидимка — тоже не в помощь. Остальные пирующие молчат. Подавились вином — потому что два раза за одни сутки…