Есть ли то, ради чего стоит пройти сквозь смертность и ледяные воды — и потом вернуться?
— Ты вернешься, — сказала она, и слезы наконец блеснули в глазах — остро и зло. — Вернешься, потому что я буду тебя ждать. Дни. Годы. Слышишь? Помни, что я буду ждать тебя — всегда буду ждать тебя, потому что я…
Отвернулась на миг — и вдруг шагнула вперед, обвила шею руками, прильнула к губам. Не в невинном поцелуе — в три мгновения — в настоящем, бездонном, сжигающем…
Со странным терпким кисло-сладким привкусом. Моего символа. Гранатового сока.
Алые капли тепли по ее губам. По моим тоже. Вкус клятвы — не ледяной клятвы Стикса, а иной…
— Я твоя жена, — прошептала она, и взгляд ее доверчиво лег под мой: смотри, там ты, только ты, с того самого, первого поцелуя — ты, еще когда я увидела тебя настоящим. Влез, вытолкнул Аполлона — первое, нечаянное чувство, заслонил собой, забрал ее всю. — Здесь, над черными водами, я клянусь тебе в верности. И обещаю ждать. Я не попрошу ответной клятвы: я знаю, что ты вернешься. Я верю…
Черные руки — черные воды пришли от русла Стикса. Потрогали за плащ, подергали робко: пора, сколько можно. И я разомкнул объятия — по-прежнему не зная, что сказать, полный до краев глупым, весенним счастьем, теплом ее рук, вкусом ее губ…
Сделал шаг назад. Еще, еще шаг — повинуясь зовущим ледяным пальцам Стикса. Почтительным, но неотвратимым.
Моя жена стояла на берегу. Улыбалась мне, только сжимала мой хтоний — пальцы побелели. И взгляд ее был полон весны и танца, в котором я увидел ее в день ее обручения.
«Думай о весне, — говорил ее взгляд. — Она всегда приходит за стужей. В северных краях иногда приходит зима, когда умирает все живое. Но потом является весна и воскрешает землю, и на промороженной почве поднимаются цветы. Думай о весне, мой муж, а весна будет думать о тебе. Думай о тепле, о пении птиц, о поцелуях под горячим солнцем. Помни: я жду тебя, каждый день, каждый час, каждую минуту. Помни… обо мне…»
И я помнил. И улыбался — когда воды Стикса захлестнули лодыжки, и полоснуло раздирающим холодом.
Когда вязкие, как мед, они поползли до колен, а потом — выше, выше, выше…
Когда стали захлестывать до груди — казалось, что фибула-гранат соскользнула ниже, к сердцу, и греет…
Стоял спокойно и улыбался, когда стылые воды поползли по лицу, вбирая в себя улыбку.
Последним, что я видел — были зеленые глаза, глядящие на меня с нежностью.
Потом воды Стикса захлестнули с головой.
И восемнадцать лет — девять в зачарованном сне и девять в смертности — показались глупыми мигами.
МОНОДИЯ. ПЕРСЕФОНА
Света не увидеть Персефоне,
Голоса сирены не унять,
К солнцу ломкие, как лёд, ладони
В золотое утро не поднять.
— Какую свадьбу ты хотела, маленькая Кора?
Разговаривать с собой во снах — дурная примета. Говорят, можно себя же и проклясть. Или сказать слишком многое ночным первобогам, которые прокрадываются в сны даже к бессмертным — смущают…
Только вот она теперь не боится тех, кто живет под землёй.
Темно-зеленый убор, лицо белое и холодное. Двумя неживыми драгоценными камнями зеленеют глаза. Медь волос подобрана в высокую прическу — убор замужней — и эта, вторая, из снов, кажется старше… но не чужой.
— Пышную, — отвечает Кора во сне в десятый, сотый, тысячный раз. — Какие бывают у богинь. Где у невесты будет алый с золотом убор, такой, что глаз не отвести, и багряный плащ будет мягкими складками падать с плеч жениха, и будут звенеть изукрашенные драгоценными камнями кубки, и песни и пляски будут литься до утра… И будут здравницы, и пожелания многих наследников, и завистливые взгляды тех, кому не досталось такого мужа. Еще будут подарки. На свадьбах богинь бывает много подарков. Расшитых золотом дивных одежд и ковров. Чудесных игрушек ковки тельхинов или Гефеста. Богиням дарят колесницы и коней, и дворцы, и острова, и песни.
А под утро муж внесет свою жену в свой дворец, и касания его будут горячи, и поцелуи ласковы.
— У меня была пышная свадьба, — отвечает тогда та, и зеленые глаза полыхают памятью. — На ней хватало вина, которое горчило для меня, и здравниц, которых я не слышала, и подарков, которые были мне не нужны. На моей свадьбе веселились гости. Звенели кубки. И были подарки: остров, и изукрашенные драгоценностями игрушки, и одно ожерелье из черного и белого жемчуга. И были трое — посреди общего веселья: муж, жена и мать жены.