— И он сказал тебе быть. Быть непременно! Ведь это же всё-таки свадьба…
— Гестии? — спросила она, поднимая все же глаза. В самый раз — увидеть, как передернуло мать.
— Хвала Ананке — нет. Гефест вот на Афродите женится — я же говорила тебе! помнишь — рассказывала еще, как я его отговаривала…
Кора пожала плечами. Что брат женится на Афродите — она догадывалась и раньше: отец объявил об этом давным-давно, кажется, еще до того как… Только вот все затягивали и затягивали.
Свадьба тетки Гестии откладывалась тоже: все на Олимпе знали, что Владыка Зевс не хочет брака своей сестры с богом смерти. Он не отказывал Танату — не забирал слова, данного прежним господином Олимпа. Но и не назначал даты.
— …зелёное, прямо как изумруды, а еще цветы для волос — увидишь, какие цветы! Все так и ахнут, говорю тебе — будешь… весной во плоти…
Кора всмотрелась в глаза матери — усталые, с морщинками возле них, тревога в глубине плещется…
Стало вдруг стыдно.
— Я сама выберу себе наряд, — сказала, поднимаясь. — Я не стану огорчать отца и буду на пиру.
Она уже знала, что будет на её наряде. Зёрна граната.
Пир оказался притворством. Веселье было выхолощенным и принужденным, здравницы — неискренними, золото слишком настойчиво лезло в глаза, а певцы надрывались чересчур уж усердно — глотки чуть только не ссадили.
И гости, усаженные на почетные места, извертелись, не понимая, что не так: почему стол пустым кажется? Почему не сияют искренней радостью глаза олимпийцев?
Провалы, — думала Персефона, пока ее глаза скользили по пирующим. Сплошь пустые места, которые не заполнить другими богами. Я столько раз слышала о настоящих олимпийских пирах, что могу видеть это… чувствовать это.
Какими гостями можно заменить Посейдона? Его буйное веселье, раскаты хохота?
Кем заменишь Климена Стрелка — того, что в черных водах Стикса?
Геры нет тоже: они с ее новым мужем ушли куда-то, а куда — никому не докладывались. Она навещала мать — а вот на пир в честь свадьбы племянника почему-то не явилась.
Нет Ареса — тот, кто теперь уже не Клеймо Кронида — так и остается в своем добровольном изгнании. С похищенной им Афиной — наверное, потому ее тоже нет.
Пустоту за столом не заглушить фальшивыми поздравлениями и превозношениями мелких божков. Потому что и остальные невеселы.
Невеста сидит, надув губки, недовольно посматривает на жениха — а тот как раз разговорился с отцом о постройке какого-то нового дворца.
Задумчива Гестия. Деметра тревожно поглядывает на дочь… на нее, сидящую рядом со спокойным, отрешенным лицом. В багровом наряде, расшитом по вороту гранатовыми цветами. С волосами, подобранными под сетку с гранатовыми зернами. Не поздравляющую молодоженов — просто молчащую.
Не потому ли веселье Аполлона тоже неестественное, притворное, а его кифара все норовит сфальшивить? А раз невесело брату — то и сестра невесела: мечет в Персефону разозленные взгляды. Смотреть на бывшую подругу — тяжко, можно ненароком вспомнить первую и последнюю ссору. Закончившуюся хлестким, как пощечина:
— Тебе самое место в подземном мире.
Потому лучше смотреть на тех, кто весел: на Гермеса (опять новую каверзу задумал!), Диониса (готов сам обносить всех вином), сестренку Гебу — хохочет, может, хоть она утешит мать… На отца.
Зевс Олимпийский веселее жениха, безмятежнее Диониса. Радушен, шутлив, так и сыплет милостями. Подмигивает нимфочкам, понуждает аэдов петь веселее — а то и сочинить новую песню, об этом пире.
Сколько их уже сложили за двенадцать лет? О роскоши чертогов, о щедрости господина Олимпа, о танцах, соревнованиях, о любвеобильности?
О том, как счастливы смертные — теперь ими правит Зевс Покровитель. Милостивый и Всемогущий.
Персефона, правда, не знает, кто из смертных так уж особенно счастлив. Люди Золотого Века, род которых почти сошел на нет во время десятилетия войн и разладов? Пираты ли, грабящие суда? Может, разбойники или нищие? Может, жители павших городов, угнанные в рабство?
Всё может быть.
Аэды, например, полагают — счастье в том, что на Олимп пришли мир и справедливость. И кто она — спорить с аэдами?
Всего только жена клятвопреступника, которая старается ускользнуть от слишком уж пристальных, слишком раздевающих взглядов отца.
От них хочется исчезнуть. Надеть хтоний… его нет с ней, кто же берет шлем-невидимку на пир… но надеть хтоний и пройти невидимой мимо всех взглядов — гневных, жадных, любых. Уйти вниз, к смертным.