Точно, — кивнул я и преодолел последний подъем. А теперь скажи мне, древний адамантий — как сделать то, что в этом свитке не прописано?
Ну, например — узнать, что в этом самом свитке есть.
Так что не глядите на меня удивленными окнами, дворцы, — я не к вам.
Мне тут нужно навестить кое-кого другого.
Других.
Тех, которые притулились в сером доме, выше самых пышных дворцов. Засели за щербатыми окнами, за хлопающей дверью… в самом центре паутины нитей, которую сплетали.
Шагнуть через порог. Пригнувшись — в комнату, полную запахом рыбной похлёбки…
— Ступай, откуда пришёл, Убийца!
Дверной проём оказался занят — попробуй, войди, невидимка! Через такие-то плечи, такие-то руки…
В руках — булава. Покачивается с намёком.
— Вопросы задавать припёрся?! Поздновато заявился. Вот тебе ответ! Не уйдёшь — зубы пересчитаю.
— Э, — долетело у Мойры из-за спины. — Спорим, я его первая в песок вколочу?!
Впору в голос заржать: всеведущие Мойры сроду так никого не встречали! Говорят, к кому-то являлись — старухами, к кому-то — девами прекрасными, к кому-то — женщинами, умудренными годами. С прялками, с таинственным туманом в глазах…
Ко мне вот — с булавами. Зубы считать.
— Вопросы задают боги. Смертные. Владыки. Те, над кем властна ваша мать. Мне столько раз повторяли, что я чудовище, что я наконец сам поверил в это.
Мойра моргнула. Попятилась внутрь дома, открывая вторую сестру — такую же рослую, плечистую, брови на пол-лица. И в руках булава — эта не для зубного счета, для вколачивания в песок.
— Тогда с чего б тебя принесло? Э, Лахезка, спорим — про материнский свиток вызнать хочет.
— А вот и спорим!
— На диплакс новый зеленый!
— Шерстяной!
Подождал, оглядывая узкую комнату с потухшим очагом — тот чадил последними облачками дыма.
— Я явился делать что умею. Переписывать судьбы. Хотите — ваши перепишу?
Лахезис рот разинула — булава бы влезла. Сейчас ляпнет что-нибудь этакое — «А силенок-то хватит?» Атропос перекосила рот — сейчас другое скажет: «Что, Убийца? Мечом обзавелся — храбрый стал?»
Да. Мечи хорошо умеют переписывать судьбы. Надежно. Словно стилосы — острием по свиткам. Но я не стану хвататься за Серп Крона.
Просто уйду. Из этого дома. С Олимпа. И вы проиграете все ваши споры разом. Потому что скажите мне, вещие сестры — как скоро на Олимп двинутся восставшие рати Гигантов и сколько почтения эти рати окажут вам при встрече?
А они двинутся. Поднимутся, захлестнут этот мир невиданной волной. Богов как яблочки пообтрясают — если только я не перепишу кое-что в самый последний момент.
Так скажите мне, о Мойры, что будет — если я перепишу что-то неверно.
Они попятились, ворча, двумя побитыми цепными псинами. Открыли третью.
Мелкую, редковолосую старушонку, сидящую в ворохе нитей. Глядящую — с припрятанной подальше ненавистью.
Древними, истертыми ножницами вот щёлкает — могла бы, резанула бы…
— Явился, значит, Криводушный.
— Твои сестры назвали меня Убийцей.
— Правильно сделали. Криводушный Убийца — хорошее сочетание. Только вот неверное. Я бы сказала — Криводушный Дурак. Ты дурак Кронид, ты знаешь это?
Да уж спасибо, сколько раз мне это повторяли — как следует знаю.
— Потому что пришел сюда? Потому что говорю с тобой? Потому что решил сделать… то, что решил?
— Потому что решил — и пришел. А не решил — и сделал. Раз уж явился сюда — значит, ищешь обходные пути и хочешь, чтобы на самом деле тебя остановили.
Я молчал. Серп под ладонью заливался белым смехом небытия. Он знал — остановиться мы не можем.
Ибо мы — одно.
Только вот взгляд как присох к истертому, зазубренному лезвию ножниц. Между которыми неспешно протянулась, улеглась еще одна нить.
Так же, как когда-то — моя.
— Что смотришь? — голос Неотвратимости — надтреснутый и зазубренный, как металл. — Твоей нити тут нет, невидимка. Только вот смерти-то ты все равно успел попробовать? Обратно не хочется?
Лезвия сжались, резанули — и нить жалобно вскрикнула, дёрнулась, свернулась… пропала.
Померещилось — пол, чёрная жидкость хлещет из горла, заливает пальцы… нет, мелькнуло — осталось позади, выпаленное обжегшим ладонь Серпом.
Я подошел к развернутому свитку, который разбросал кольца по каменному столу. Клото пошла следом, проворчала: «Чего ты там не видел»…
Снял с пояса меч — и Мойры онемели, когда острие Серпа Крона зависло над их сущностью. Над частью их предназначения.
— Мой отец думал, что убить Судьбу можно только одним способом. Сотворив то, что не прописано в ее свитке. Хотите поспорить со мной на то, что я найду не один способ?