Танату Жестокосердному было плевать на обоих. Как было бы плевать на цвет ягненка, которого кладут на алтарь. Или на цвет очередных локонов под верным клинком.
С Зевсом или с Посейдоном — опять мир будет изводить незадачливого правителя, тот побежит искать совета к дворцу Эреба и Нюкты, потом…
О том, что выйдет из дверей Эреба и Нюкты потом думать не хотелось. О том, сколько раз им всем еще повезет — тоже.
Танат призвал чашу, сделал глоток — стараясь не вслушиваться в ворчание предвкушающего новую кость мира. Глупого пса, который не познал пока — насколько тяжкими бывают ошейники.
Мир полнился сладковатым душком сплетен, похожим на запах асфоделей, в мире плавало одно: как оно будет? А кто?! Зевс? Посейдон?!
Какой жребий? Кому суждено?!
— Мать зовет, — выдохнули позади. Близнец влетел без дурацкого смешочка, даже без предупреждения (если не считать предупреждением то, что такое хлопанье крыльев можно с поверхности услышать).
Танат не повернул головы.
— Так иди.
— Она зовет… она зовет обоих.
Танат отставил чашу. Та качнулась у поверхности стола — будто лодка, поймавшая волну. Капля алого стекла по пальцу.
Ослышаться он не мог — Смерть всегда слышит верно. Но Нюкта-Ночь не звала никогда. Раньше — никогда.
— Не тебя ли с Момом?
— Вот и я спросил, — Белокрыл не выдержал, хихикнул, развел руками, даже перестал лупить по дну своей дурацкой чашки. — А она и говорит: другого брата. Кажется, она вообще собирает всех детей.
Он встал из-за стола молча. И не торопился, хотя Белокрыл весь изнылся по пути («Чернокрыл, у тебя там перья не заржавели? А знаешь что? Ты тут пари себе, а я полетел вперед!»)
И старался не думать — что заставило Нюкту-Ночь послать за нелюбимым сыном. Впервые. Позвать в свой дом после сказанного: «Уйди и не появляйся, нужно будет — позову».
— Ты медлил прийти, — сказала она, не глядя на него, когда он вошел в мегарон отцовского дворца — последним.
— Я явился, — отрезал он и шагнул туда, где тени стояли самые густые.
Может, если не являлся — было бы лучше. Вот только если ты сын Эреба и Нюкты — тебе не так-то легко отвергнуть зов матери.
Собрались все — даже вечный старец Харон. Даже безумная, кривляющаяся Лисса. Немезида с поджатыми губами, поигрывающие бичами Эринии, Керы, рыжий, хихикающий Мом…
Все, кого Нюкта-Ночь родила в наказание этому миру.
Шуршит покрывало, тянет холодом по ногам — это Нюкта вышагивает по залу, и глаза ее детей следят за ней. За нежной, мечтательной улыбкой. Глазами — глубже океана, древнее бездны. Волосами, убранными в сетку с маленькими бриллиантами.
— Скоро Жребий. Ананка-Судьба определит, кому из славных Кронидов быть нашим правителем.
Смешка нет, глаза правдивы — мать умеет играть куда тоньше Аты-Обмана.
— А после Жребия будет пир, на котором соберутся отпраздновать олимпийцы, титаны, смертные… и жители подземного мира.
Легкий шелест прогулялся по залу — покрывало? Изумление.
— Спятили они, что ли? — каркнул хрипло Харон.
— Нет, — голос Нюкты-Ночи обволакивает, поёт, скользит. — Их царь поистине мудр. Он стремится показать, что мы не враги, он перебрасывает мосты, он готов идти на мир со всеми — даже сидеть за пиршественным столом с чудовищами подземного мира.
Шелест стал громче — разрастался, ширился. Ата мечтательно хихикнула: «Какой затейник!» Гипнос выпятил грудь («Да меня все равно позвали бы!») Эринии перемигнулись…
— Ко мне гонец прибыл только что — и передал, что на пир зовут всех жителей подземного мира. Всех, кто захочет. Думаю, они скоро огласят эту весть на весь мир. Вы же… многие из вас… будут зваными отдельно. И я говорю вам — все, кто будет зван, пойдут и будут пировать на поверхности.
Молчание упало на зал. Не было даже шепота. Не шуршали крылья.
— Служить не буду! — взметнулась вдруг Лисса-безумие. — Не собачонка — таскать куски со стола у выскочек… пусть псы давятся сами! Пусть…
Умолкла под материнским взглядом — задергалась под ледяной иглой. Звезды-глаза нежной Нюкты стали убивающими.
— Подземные не пируют с верхними, — хрипло прошамкал Харон. Полез скрюченными пальцами в бороду. — Не воюют. Но и не пируют, кроме… — дернул головой в сторону Гипноса, Аты и Мома, как бы говоря — с этих что взять. — Но подземные…
— …нынче в дружбе с поверхностью, — голос Нюкты обжигал морозом северных ночей. — Нужно встретить олимпийского царя с почтением. Должен же он увидеть будущих подданных. Увидеть… вотчину.
Радостно и кровожадно захихикали Керы, прищелкнула бичом Алекто-Эриния. Хмыкнула Немезида: «Такого насмотрится, что и лезть сюда не захочет!»