— Без моего ведома не давать никаких займов и выплат. Надеюсь, теперь до него дойдет как нужно себя вести.
Легкая ухмылка раздвинула губы императора. Все происходило как нельзя лучше и полностью отвечало его желаниям, тем более он и сам приложил к финансовым неприятностям семейства Пушкиных руку. Ведь, именно по его личному распоряжению последние три — четыре года Пушкину отказывали в печати его произведений, отчего поэту пришлось тратить на это свои личные средства. Одновременно, ему было пожаловано почетное звание камер-юнкера, которое накладывало обязательство являться на балы Высочайшего двора, а соответственно, и изрядно тратиться на праздничные туалеты для себя и супруги. Суммы получались весьма большими, что также не способствовало финансовому благополучию. Как доносили императору, Пушкин несколько раз специально брал в Дворянском банке займы, чтобы пошить для супруги новое платье.
— Он должен проявить должное уважение, — в голосе Николая Первого звучал лед и удовлетворение тем, как все складывается. — И все должны узнать об этом, Александр Христофорович. Понимаете меня?
Пришла очередь Бенкендорфа кивнуть. Распоряжение императора было более чем понятно и совершенно оправдано, в чем у него не было ни малейшего сомнения. Пушкин — вольнодумец, который считает чуть ли не своей обязанностью смущать людей возмутительной писаниной, пусть и талантливой писаниной. Если же он официально признает свою неправоту, то это станет для многих настоящим откровением. Многие из тех, кто считает его своим нравственным авторитетом, отвернутся.
— Вот пусть хорошенько и покланяется. А чтобы ему лучше думалось, пусть ему вышлют напоминание о скором бале, где он и его супруга должны непременно присутствовать. Пусть попробует за оставшиеся четыре дня справить достойные своего положения туалеты…
Очень непростую задачу он ставил перед Пушкиным. Согласно негласному правилу на торжественные мероприятия Высочайшего двора было не принято ходить дважды в одном и том же наряде, за чем следили специальные слуги. Пошить же новый туалет, особенно приличествующий для такого высокого мероприятия, стоило баснословных денег и вдобавок занимало месяц и более времени. Вдобавок, известных модисток, готовых взяться за такую работу, в Петербурге было наперечет, что еще больше усложняло подготовку к балу.
— Если же откажется посетить бал, то подумаем о запрете издания его книг. Да, именно так и следует сделать. Каждый, в том числе и господин Пушкин, должен знать свое место в моем государстве. Каждый, Александр Христофорович, слышите, каждый подданый. Государство — это император.
Николай Первый подошел к окну и замер там. Лучи солнца падали прямо на него, создавая эффект величественной статуи одного из греческих богов.
— Вы совершенно правы, государь, — поклонился Бенкендорф. Причем делал это без всякого подобострастия, а исключительно по велению сердца. Он, и правда, считал именно так, и никак иначе.
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных
Раннее утро. Истопник только-только затопил голландку, оттого спальня еще не прогрелась, и воздух изрядно бодрил. Одеяло чуть подвернулось, наружу выглянула точенная женская ножка, но тут же юркнула обратно.
— Бр-р, как холодно… Гнат опять проспал… Видно снова ему от Сашеньки достанется…
Наталья поежилась, сворачиваясь калачиком и наворачивая на себя все одеяло. Теперь наружу торчали лишь ее слегка покрасневший носик и темная прядь волос.
— Еще немного полежу.
Вставать в эту холодину никак не хотелось, да вроде бы и не зачем. Судя по алеющей зорьке за окнами, было еще очень рано.
— Подремлю.
Глаза сами собой стали закрываться. Она немного поерзала, устраиваясь поудобнее, но вдруг настороженно дернулась.
— Что это еще такое?
Из под одеяла высунулась рука с какой-то узорчатой тряпочкой, и Наталья тут же зарделась. Память сразу же ей услужливо воскресила то, что творилось здесь этой ночью. Перед глазами быстро промелькнули те ночные безумства, что они с Сашей вытворяли.
— Ой… — в груди разлилось очень странное ощущение, которое Наталья даже назвать не смогла. Ей было одновременно и стыдно за него, и в то же время очень хорошо. — Сашенька, — шептала она, краснея и мягко улыбаясь. Рука при этом с силой сжимала те самые кружевные панталончики, которые еще недавно были на ней надеты. — Милый мой…