Пушкин, как докладывал ему глава III-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии граф Бенкендорф, совершенно неожиданно для всех вдруг занялся такими занятиями, который среди дворян не то чтобы не любили, а но и откровенно презирали. Подумать только, торговое дело! А если ему еще что-то в голову взбредёт⁈
— … Как хорошо было в стародавние времена, при Великом Петре, — тяжело вздохнул император, высматривая где-то вдалеке золотую маковку церкви. — Можно было и барона, и графа, и даже какого-нибудь камер-юнкера за вихры оттаскать или по бокам отходить. А лучше бы розгами по причинному место пройтись хорошенько, — и так живо представил, как одного наглого поэта с курчавой головой и густыми бакенбардами порют розгами, что даже на душе потеплело. — Эх…
В этот момент от двери раздался знакомый звук: то ли кто-то тихо постучался, то ли осторожно поскребся. Император, улыбаясь, пошел на встречу. Лишь его супруга стучала в дверь таким своеобразным способом.
И, действительно, дверь тихонько пошла вперед, пропуская вперед Александру Федоровну.
— Душа моя, я же сказал, что у меня всегда есть для тебя время! — молодая женщина тут же прильнула к нему, как голубица под крыло голубя. — Проходи, присаживайся. Может быть распорядиться подать чаю?
Он так смотрел на нее, что и без всяких слов было понятно: император за все эти годы так и не растерял того сердечного огня, что когда-то давным давно возник при их первой встречи. Улыбался по-доброму, забыв обо всем, что только что так его заботило.
— Думал с тобой встретиться позже, а ты пришла сейчас, — Николай Павлович ее приобнял, с нежностью касаясь выбившегося из укладки длинного черного локона. — Чудесный сюрприз… А это что у тебя такое?
Только сейчас обратил внимание на книгу в ее руках. Средним размеров, с красивой тесненной золотом обложкой и ярким необычным рисунком, которым никак нельзя было не заинтересоваться.
— Гм, любопытно, весьма любопытно, — когда книга оказалась в его руках, император буквально прикипел взглядом к рисунку. Ничего подобного он еще не встречал, честно говоря. Изображение статного доброго молодца в старинном красном кафтане, с кривой саблей за поясом и двумя пистолями там же, выглядело невероятно живо, словно вот-вот сойдет с книги на землю. — Невероятные приключения Ивана-Морехода в Тридевятом царстве-государстве…
Затем как-то так случилось, что Николай Павлович неожиданно увлекся. Вроде бы только-только открыл первую, вторую, третью страницу, и вдруг «погрузился» в глубину увлекательного текста с невероятно сочными оборотами, живыми образами и ярким языком. В голове, словно из неоткуда, сама собой возникла фигура широкоплечего громогласного купчины, который одной левой или правой побеждал сотни врагов.
Это было какое-то волшебство. Ничем другим никак нельзя было объяснить происходящее с императоров. Словно сомнамбула, мужчина уткнулся в книгу, медленно подошел к креслу, в него опустился и снова замер.
— … . Николя, милый! Николя! — откуда-то издалека послушался родной женский голос, который очень настойчиво пытался до него докричаться. — Николя!
— А, что? — император встряхнулся, оторопело огляделся, отрываясь от книги. Оказалось, он уже не стоял, а сидел в кресле с книгой на коленях. — Надо же, как увлекся. Сашенька, — его удивления не было предела. — Так написано, что аж забыл обо всем…
Он нередко позволял себе уединиться с книгой, с удовольствием погружаясь в хитросплетение какого-нибудь романа или повести, наслаждаясь глубоким содержанием очередной греческой элегии. Но случившееся сейчас не шло ни в какое сравнение, даже «рядом не стояло». Необычная история захватила его сразу же, с каждой страницей все сильнее и сильнее взвинчивая темп повествования. Император буквально проглатывал глазами строки, абзацы, страницы, пребывая в постоянном предвкушение дальнейшего развития событий. Едва завершалась страница, а он уже ее переворачивал, гадая, что его ждет дальше.
— Подожди, а кто автор? — Николай Павлович вернулся к обложке, где, к его удивлению, красовалось фамилия того самого поэта, которого он не так давно костерил. — Пушкин, значит… Талантлив, стервец, этого у него не отнять.
— Николя, я как раз о нем и пришла поговорить.
— Хм, — нахмурился император. Слишком уж часто за последние дни ему приходится думать о господине Пушкине. — И о чем же ты хотела поговорить?
— Господин Пушкин знал, что ты сильно зол на него. Поэтому попросил испросить своей аудиенции за него. Николя, ради бога, будь к нему снисходительнее, — на ее лице появилось уморительное просительное выражение, на которое просто никак нельзя было смотреть строго и хмурясь. Естественно, Александра Федоровна знала об этом свойстве и прекрасно им пользовался, чтобы в нужный момент сердце супруга смягчилось. — Николя, ты даже не представляешь, как его книга понравилась детям. Даже Саша [а цесаревичу почти исполнилось двадцать лет]прочел ее от корки до корки, хохоча над проделками Ивана-Морехода. А про младших и говорить нечего. Сидели и слушали, как мышки.