— … Яго высо-ко-благо-родие надвор-ный совет-ник при Минис-терстве Духов-ных дел и народ-ного прос-веще-ния Игорь Пав-ло-вич Мышкин… Ух, вспотел даже…
Тяжело вздыхая, приказчик мягко забирает бумагу себе.
— Почтенный, может я прочитаю? Еще у нас есть его преподобие иерей Свято-Афанасьевского монастыря отец Сергий, — парень оторвал глаза от документа и строго посмотрел на купца. — Надеюсь, к духовному сану у вас почтение имеется? Или тоже не верите?
Того аж пот пробил от такого обвинения. Это ведь не простая провинность. За оскорбление святой церкви можно и в Сибирь отъехать, причем вместе с семьей.
— Ах ты, вша подзаборная! — красный, как помидор, купец замахнулся своим кулачищем. — Да я тебе пришибу, как му…
И такой бедлам уже третий день творился. Как этот номер газеты начали продавать и о лотерее стало известно, так все и началось. На рынке у прилавка с газетами чуть ли не каждый час драка. Одному газеты не хватило, у другого сдачи не нашлось, у третье оказался кончик газеты надорван. И каждый норовит другого облаять по матушке, плюнуть прямо в лице или того хуже нос расквасить.
Оттого было поручено у прилавка с газетами полицейский пост с тремя околоточными поставить. Дюжие полицейские ножнами быстро порядок навели. Чуть кто начинает шуметь, его хвать по спине или по шее. Если с кулаками лезешь, то могут и в зубы дать, а то и в кутузку на хлеб и воду посадить.
Теперь вот осталось субботы ждать, когда будет объявление победителя. С надеждой ждать. А вдруг мой номер выиграет? Это же какие тогда деньжищи будут…
Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок
Тот самый день…
Небо над городскими крышами Петербурга заалело, мороз с ночи еще кусался, а уже чувствовалось что-то эдакое, непонятное. Городские старожилы, что еще французских фуражиров Наполеона помнили, нутром такое чуяли. Что-то слишком тихо стало на главном проспекте. Куда-то пропали извозчики-ухари, что устраивали скачки на проспекте. Нищих, побирушек и бесноватых богомольцев, что на паперти сутками отирались, как водой смыло.
Когда такое было? Вспоминается лишь день коронации государя Николая Павловича больше десяти лет назад. Вот так тогда и было. Все, кто живой и даже полуживой, на дворцовую площадь пошли, поприветствовать нового императора. читай, весь город там собрался. Детей на руки поднимали, чтобы они хоть одним глазком на государя посмотрели, а потом про то и своим детям рассказали. А сейчас что?
— Батюшки, свят, свят, — у замызганной парадной стояла невысокая девица и испуганно озиралась. Во дворе не было ни души, из арки просматривалась совершенно пустая улица. — Где же люди-то? Нежто праздник какой-то случился, али горе? –ничего не понимая, шептала она. — Божечки, чего же делать-то?
Авдотья Котельникова была из казенных крестьян, здесь у тетки жила и прачкой у купца Вешникова трудилась. Целыми днями в холодной воде с бельем возилась, оттого и с горячкой почти трое суток в своей комнатенке и провалялась. Сейчас же вышла и замерла, как оглашенная. Стояла посреди двора, не знала, что и думать.
— Ой, страшно-то как…
Худую шубейку поплотнее запахнула, чтобы теплее было. Ведь, ее еще знобило, кашель толком не прошел. Но валяться в постели больше никак нельзя было. Ведь, тетка прямо сказала, что грязной тряпкой на улицу погонит, если она на работу не выйдет.
Выйти-то она вышла, а что дальше? На улице страшно.
— Война что ли?
Вдруг за аркой мелькнула темно-серая шинель полицейского. Похоже, десятский по их улице идет.
— Ерофей Палыч⁈ Ваше благородие⁈ — тоненько крикнула она, бросаясь бежать к арке. — Постойте, ради Христа! Ерофей Палы…
Бодрый звук шагов с подковками на каблуках стих. Похоже, услыхал.
— Ерофей Палыч⁈
Авдотья вылетела из-за поворота, как ядро из пушки, и едва не свалила с ног дюжего полицейского. К счастью, тот устоял, одним махом заключив ее в крепкие объятья.
— Авдотья⁈ Ты чего так носишься? «Зашибешь еще кого», — строго спросил десятский, нахмурив брови. Правда, строгость была напускной, что пусть и не явно, но чувствовалось. — Отвечай, как есть.
Хмурится, а сам кончик уса подкручивает. В уголках глаз хитринка прячется. Точно не злится. Скорее наоборот, веселится. Известно ведь всей улице, что бывший драгун, а ныне полицейский десятский Котельников, к Авдотье не ровно дышит.
— Ерофей Палыч, миленький, я же с горячкой слегла. Почитай, уже три дня из комнаты носа не высовывала…