Он и богатырь, каких еще свет не видывал. В плечах косая сажень, бычья шея, руки и ноги, что небольшие деревья. В бою на кулаках против любого выйдет и любого с ног свалит. Пальцами запросто по три штуки подков на спор сминал, булатные сабли в круг скручивал, с быком-трехлетком на плечах быстрее других бегал.
Он и разумный, как никто другой. Из любого несчастья выход найдет, от любой беды сбежит, любую самую сложную задачку решит и загадку отгадает. Грамоту разумеет лучше всякого батюшки, считает так, что ростовщики и купцы от зависти плачут.
Он и воинским наукам так обучен, что лучше не бывает. С двумя саблями в руках против любого воина в круг войдет и победителем выйдет. На зависть вражинам кидает копье, стреляет из лука и ружья, рубится саблей или мечом, колет пикой или кинжалом. Обучен и стрельбе из пушки, ядром из которой за версту воробья с дерева собьет.
Словом, это был такой герой, что на зависть другим героям. Клейма негде ставить.
— И ничего не приторно, ведь сказку пишем, а не философский труд, — улыбался Пушкин, думая про «всехпобедизм» своего героя. — А еще про хомячество нельзя забывать. Ведь, не пристало русскому герою ходить босым и раздетым, да просить милостыню на паперти! Сказка должна быть сказочной…
Вот Иван-мореход, по воле поэта, и расстарался. В продолжении истории, где герой попадает на морское дно, количество сокровищ на один квадратный вершок рукописи просто зашкаливает. Если в первой книге «Невероятные приключения Ивана-морехода в тридевятом царстве-государстве» найденные богатства измерялись кошелями и сундуками, то здесь уже мерялись исключительно возами, ладьями и даже целыми морскими кораблями. Золотые монеты сыпались рекой, драгоценные камни валялись прямо под ногами, серебро, вообще, никто не считал.
— Так очень хорошо, — бормотал поэт, скользя пером по очередному листу рукописи. Закончив, откладывал листок к его же собратьям, и брался за новый. Вдохновенье, как нашло на него, так и не думало отступать. — Очень живо, ярко… Все сверкает, звенит, переливается в руках богатыря… А под ногами трещат кости поверженных врагов… Вот, еще пара слов, и на сегодня хватит.
Со хрустом позвоночника Пушкин выдохнул. Наконец-то, еще одна глава сказки закончена, и можно перевести дух до следующего дня.
— Хотя, нет… — Александр, взяв пачку листов в руки, поднялся с кресла. — Осталось проверить на качество.
Проверкой на качество поэт называл ежедневную декламацию того, что успел написать за день, перед дворней. Ведь, сказка про Ивана-морехода задумывалась, как массовый продукт и для ребенка, и для взрослого. Здесь не ставились острые вопросы, не приводились заумные рассуждения. Сказка рассказывала о простых, заурядных вещах, которые знакомы и близки каждому из нас.
— Никитка⁈ — крикнул Пушкин, тряхнув пачкой листов.
Дверь в комнате тут же отворилась и за ней возникла высокая фигура слуги, за которым явно еще кто-то был.
— Ждете? — улыбнулся поэт, замечая не одну, не две и даже не три головы за спиной у Никитки. Ждут, значит, нравится.
— Ждем, батюшка! Ждем, родимый! Скорее бы уж! — на разные голоса — и женские, и мужские, и детские — загалдела дворня, с жадностью заглядывая в комнату. — Жуть, как про Ваньку-морехода услышать хотца!
Приглашающе махнув рукой, Пушкин подошел к столу со свечами. Не мог он сидя декламировать, ему свет и простор нужен был.
— Итак, как вы помните из прошлых глав, Иван-мореход отправился по торговым надобностям за море-океан, что тянется на месяцы во все стороны света. Хоть на север плыви, месяц ничего и никого не увидишь. Хоть на юг плыви, тоже ни кусочка суши, ни небесной птахи не встретишь…
В миг на комнату опустилась мертвая тишина. Рассевшиеся по всему полу дворовые люди, душ двадцать — двадцать пять на первый взгляд, замерли, не сводя с барина глаз. Кто-то даже дыхание затаил, боясь, что чего-то не услышит. Ведь, для них, толком и не знавших развлечений, такое чуть ли не откровением было. Барин рассказывал им такие удивительные истории, о которых они, вообще, больше не слышали. Сказка на глаза превращалась не просто в сказку, а в целое фантастическое представление, заставлявшее широко открывать от изумления рот и глаза.
Видя такое внимание, поэт старался не просто декламировать, как делал раньше. Он начал играть, довольно умело оживляя написанную им историю. В его исполнении, плывущий по морю, корабль скрипел, волны били в его борта, противно кричали чайки над головами моряков. На разные голоса разговаривали герои истории. Иван-мореход говорил громко, четко, уверенно, Славка-рулевой гнусавил, Гришка-боцман простуженно хрипел.